Поздно вечером, когда у Страйита завершался девятый день поста, в комнату вошёл его ученик-талмид Саймон, сопровождавший ювелира Баклипа. Маг читал потрёпанный манускрипт, озаглавленный, ни много ни мало: «Чёрная Курочка, или Курица, несущая золотые яйца; включает Науку Магических Талисманов и Колец, Искусство Некромантии и Каббалы; для заклинания Воздушных и Адских Духов, Сильфов, Ундин и Гномов, для овладения Тайными Науками, для Обнаружения Сокровищ, для получения власти над всеми существами и разоблачения всех Наук и Колдовства. Всё знание следует из Доктрин Сократа, Пифагора, Зороастра, сына Великого Оромасиса, и других философов, чьи труды в рукописях были спасены от пожара в Библиотеке Птолемея. Переведено с Языка Магов и Иероглифов докторами Mizzaboula-Jabamia, Danhuzerus, Nehmahmiah, Judahim и Eliaeb».
Комната, просторное помещение с белым полом, имела высокие стены, задрапированные тёмным бархатом, который был расшит сверкающими оккультными знаками. Мальчик, сидевший на корточках в углу, месяца два назад утратил от страха дар речи — в тот день, когда его отдали в обучение к магу. Мальчик полировал квадратным лоскутом шёлка серебряное кольцо Раума с выгравированной печатью, походившей на схематично изображённую палубу причудливой лодочки.
Страйит был дородный мужчина лет сорока — впрочем, возраст магов точно не определишь. За девять дней поста кожа на его проницательном лице стала прозрачной, уголки губ опустились. Он отметил пухлым пальцем место, до которого дочитал, и поднял глаза на Саймона. Перевёрнутая пятиконечная звезда, вышитая на бархате в круге древнееврейских надписей, образовала забавный нимб над полным розовым лицом мага.
Несколько мгновений ювелир Баклип с нетерпением ловил взгляд Страйита, а потом обернулся к талмиду в надежде, что тот заговорит первым. Но едва Саймон попытался что-то произнести, как Баклип разразился невнятным бормотанием:
— Тут вот… Мне нужно… Если вы можете… Я же знаю, вы можете!.. — Вскоре поток бессвязных фраз превратился в неясные тихие звуки, тонувшие в мягкой шляпе, которую теребили беспокойные руки ювелира: — Если возьмётесь… Мне нужно…
Под эти тихие звуки Саймон сказал:
— Он хочет любви от женщины, господин.
Ювелир Баклип переступил с ноги на ногу, хрустнул пальцами и отвёл глаза в сторону, но всё же кивнул, подтвердив прозвучавшие слова. Этот крупный мужчина настолько сильно нервничал, что его голова, лишённая растительности, стала серой — такого цвета, как если бы её покрывали седые волосы.
— От особой женщины? — карие глаза Страйита, утомлённого воздержанием, впервые обратились на ювелира. — Или от любой женщины?
Баклип так отчаянно дёрнул головой, что скрипнул воротник:
— От особой!
— Она жена или девица?
— Деви… э-э… Она не замужем.
— И ты не можешь покорить её ни одной безделушкой из своей лавки?
— У меня лучший ассортимент в городе! — Ювелир с усилием придушил в себе торгашескую бойкость. — Мои подарки, похоже, больше не радуют её… больше не привлекают её… — Стыд в его глазах, под которыми темнели мешки, сменился беспокойством. — Вы поможете мне? Поможете ещё раз?
Поставив локти на стол, рядом с манускриптом «Чёрная Курочка», а лицо погрузив в мясистые ладони, Страйит начал разглаживать дряблые щёки, вынуждая ювелира ждать ответа, и единственным звуком в комнате стало шелестящее трение шёлка о серебро в руках сидевшего на корточках мальчика.
— Ты получишь её, — произнёс маг, когда суетливые пальцы ювелира испятнали шляпу влажными отпечатками. — Скажи Саймону всё, что мы должны знать о ней.
Баклип с ликованием шагнул вперёд:
— Так вы всё же?..
Саймон поймал его за руку, ш-ш-шепнул что-то на ухо и вывел прочь.
— Всегда одно и то же, — сказал Страйит, откидываясь на спинку стула, когда вернувшийся талмид положил возле своего господина горсть золотых монет и исписанную бумагу. Смахнув их через край стола в открытый ящик, маг пожаловался: — Всегда им требуются только любовь и богатство, даже если на короткий срок в моду входит что-то другое. За двадцать лет, кажется, только дважды меня просили о мудрости, дважды, пожалуй, — о счастье, и один раз, насколько я помню, — о красоте. Остальным же — рождайтесь, новые причуды, сменяйся, мода — нужна любовь и нужно богатство. Саймон, нарабатывай навыки балаганного фиглярства с этими двумя людскими грёзами, и от клиентов не будет отбоя.
— Фиглярства?
— Шарлатанства.
Талмид покусал пунцовые губы, его брови надломились в испуге:
— И больше вы меня ничему не обучите?
Страйит отрицательно покачал головой, и бледное юное лицо талмида исказилось в отчаянии. Губы его шевелились, не издавая ни звука, но, несмотря на разочарование, ученик выдержал пристальный взгляд наставника.
— Значит, я слишком глуп, — выдавил, наконец, талмид, — чтобы постигать Искусство?
Страйит надул щёки, потом с шумом выдохнул и укорил воспитанника:
— Цыц! Я имел в виду, что владею только ремеслом шарлатана.
— Господин! Но то, чем вы занимаетесь!..
— Да, — признался Страйит, равнодушно пожав плечами. — Я снабжаю тебя диковинными чудовищами, которые скачут на волках, причём вызываю их то ли из несуществующих мест, то ли прямо из Ада — в зависимости от обстоятельств. Демонстрирую волков, которые скачут на ещё более диковинных чудовищах, и быков с человеческими головами, и людей с головами змей. Я выдаю их тебе, но разве они хоть что-нибудь значат? Ты заметил, сколько времени я трачу на всякую чепуху? Устраиваю себе пост, досконально изучаю странные ритуалы, вдыхаю разные зловония, порчу зрение при разглядывании заковыристых символов, бубню мудрёные заклинания — разве не смешно было бы, Саймон, если бы я ничего не смыслил в этих материях, какими бы отвратительными они ни были, — в тех самых материях, к которым неотступно стремится мой обмороченный разум?