Когда-то, давным-давно, меня учили оформлять научные работы.
Правила довольно просты: нужно придумать две основные части, каждая не больше параграфа, — «Introduction» (вступление) и «Conclusion» (заключение). В первой полагается как можно убедительнее соврать какое великое открытие сейчас будет представлено читателю, а в последней — что теория блестяще доказана.
В середине можно писать все что угодно. Туда все равно никто не заглядывает.
У меня есть знакомый учитель с многолетним стажем. В бытность студентом-отличником, на внутренних страницах своих рефератов по педагогике он писал: «Детей надо бить палками».
Современный читатель подобно ученому-рецензенту смотрит в первую главу, потом сразу идет к последней.
По-своему он прав. Писателей много, а он один.
Вот только что он сможет понять из прочитанного?
Если судить по первой главе:
«Робинзон Крузо» — книга о морских путешествиях.
«Гулливер» — книга о морских путешествиях.
«Таинственный остров» — о путешествиях на воздушном шаре.
«Понедельник начинается в субботу» — о путешествиях на автомобиле.
«Три мушкетера» — о путешествиях на желтой лошади.
И только «Приключения Тома Сойера» — про покраску заборов.
Я решил разделить текст на главы, а каждой главе дать название.
Вот зачем.
Вместо того чтобы смотреть в конец, куда лучше прочитать главу из середины, первую попавшуюся. Если понравится — можно прочитать наугад еще одну, а там глядишь — и всю книгу одолеешь…
Сразу хочу предупредить, что, если кто-то из героев вам напомнит знакомых персонажей, настоящих либо вымышленных, — это чистейшее совпадение! Не ищите особого смысла также и в именах. Их я придумывал, бросая монетку.
Да, ну и конечно, название романа — чистая случайность. Оно не имеет никакого отношения к замечательному фильму Кубрика, который я не только не видел, но и вообще в первый раз про него слышу.
И еще.
Представленное ниже абсолютно и даже бессовестно неполиткорректно.
Все объясняется тяжелым детством.
Я рос в условиях бесчеловечного большевистского режима и теперь страдаю от пережитков идейности и партийности в сознании.
Но ради уважения к либеральной публике готов отвернуться и даже заткнуть уши, если кто-то из особо чувствительных надумает свести счеты с жизнью после прочтения этого безобразия.
Черное бездонное небо, полное незнакомых созвездий.
До земли сотни световых лет.
Внезапно пустоту пронизывают яркие вспышки.
Они переливаются как елочные гирлянды.
Начинают вырисовываться контуры сначала прозрачные, потом все более осязаемые, космического корабля.
Наконец корабль полностью материализуется.
Он выглядит необитаемым: темные гигантские галереи, пустая рубка. Ни один пульт не освещен, ни одного человека, все будто вымерло. Жилые отсеки с десятками белых ящиков, похожих на саркофаги.
Вдруг в коридорах вспыхивает свет, освещаются пульты и приборы в кабине управления, загораются экраны.
Крышки саркофагов открываются.
Там люди.
Раздаются резкие звуки военного марша, они отражаются от стен, грохочут в пустом пространстве корабля.
Обитатели саркофагов поднимаются, потягиваются, зевая. Помещения наполняются гулом, шумом и хохотом.
— Привет, я штурман Джонс! — Атлетически сложенный красавчик останавливается перед столом с группой технарей.
— Привет, штурман! Давай за наш столик. Я инженер Трамбле, — прожевав, машет ему рукой худой очкарик с рыжей бородкой.
Штурман подсел к нему, наполнил тарелку:
— Трамбле? Из каких краев?
— Из Монреаля… Ух как жрать хочется…
— Ого! Там тоже есть жизнь? — Джонс все добавляет себе на тарелку.
— А электричество откуда у вас берется, не приходило в голову? Ты, конечно, из Нью-Йорка? Собственно, и так ясно… штурман.
— Ну да, весь экипаж из нашей шарашки. А ты как сюда попал?
— Я первый знаток ракетной технологии во всем Мирном Мире! — С вызовом смотрит на него Трамбле. — А вот скажи-ка, великий спец, раньше ты когда-нибудь корабль пилотировал?
— Зачем? — засмеялся Джонс. — Он и сам знает что делать. А на самом-то деле меня прислали сюда дегустировать кускус. Ну-ка, передай мне вон ту тарелочку.
Снова раздались звуки военного марша, в воздухе вспыхнула надпись: «Проповедь».
— Вот это да! — Трамбле поражен. — Проповедь? Что, и проповедник будет?
Джонс засмеялся:
— А ты что, раньше проповедников не видел?
Трамбле почесал свою рано начавшую лысеть рыжую голову:
— Как-то не обращал на них внимания. Меня только железо занимало, из шарашки носа не высовывал, — он вдруг бросил испуганный взгляд на штурмана, — Только не говори никому!
Джонс хлопнул инженера по тощему плечу своей огромной лапой и засмеялся:
— Да не волнуйся! Потому ты и здесь… А проповедник у нас был наставником в Нью-Йорке, так что я тебе составлю протекцию.
Проповедник дождался, пока шум в зале утих, поднял руку, чтобы привлечь к себе внимание:
«Мир вам, дети мои!
Я знаю, вы устали и еще не пришли в себя от анабиоза. Поэтому моя проповедь не будет долгой.
Вы знаете, когда-то наш мир сотрясали войны.
Это все потому, что люди противились законам справедливости, данными нам Пророком.
Но Всевышний велик, и постепенно он расселил праведников по всему свету, умиротворил неверных, жизнь стала хороша и спокойна.
