1985 год, июль. Афгано-пакистанская граница
Конопля добивал раненых.
Меня выворачивало наизнанку.
Ночь душная и на редкость безветренная. Смрад, исходящий от трупов, завис над барханами плотным слоем. Хоть противогаз натягивай. Зар-р-раза! Когда не надо, в этих местах задувает так, что приходится с подветренной стороны отлеживаться под барханами, кутаясь в плащ-палатку. Поднимешься в полный рост — с ног сбивает. И потом первый, кто выберется из-под песка, откапывает товарищей. Морг в сауне — очень похоже. Если, конечно, допустить, что такое возможно.
Душманы корчились от боли, взывая к Аллаху, чтобы тот поскорее послал им смерть. И роль Всевышнего исполнял в данном случае гвардии лейтенант Виктор Коноплин. Или попросту — Конопля, как называли его солдаты.
Стесняться нам было нечего. С Витьком мы запросто забивали один косяк марихуаны. Случалось и спиртяшки на двоих хлебнуть. А потому чего там официальничать? Конопля — и все тут!
Командир из Конопли был, прямо скажем, хреновый. Может, не мне судить, но после окончания РВВДКУ его, генеральского сынка, направили служить в Москву, в Главное Управление воздушно-десантных войск. То ли адъютантом, то ли порученцем. Я в этих штабных заморочках не понимаю ни фига. И прокантовался летёха там аж пять лет. Третью звездочку на погоны получил — стал старшим лейтенантом. И умудрился каким-то образом медали «За отвагу» удостоиться, не вылезая из столицы. К тому времени его однокашники по училищу успели по два срока в Афгане отслужить. Многих даже похоронили. А Витек в белокаменной кайфовал и судьбу благодарил, что родился у папы генерала.
Но, как говорится, звиздец подкрался незаметно. Попался гвардии старший лейтенант Коноплин в своем служебном кабинете в тот самый момент, когда раскладывал на столе телефонистку Оленьку. Она работала на управленческом коммутаторе и, как выяснилось, была самой что ни на есть родненькой дочкой полковника из того же управления.
Обиделся полковник на гвардии старшего лейтенанта и… сделал его лейтенантом. Потом влепили Конопле строгий выговор по комсомольской линии за аморальное поведение и отправили на юг. Не подумайте ничего хорошего. Юг — это за речку. А за речку — это в Сороковую армию. А Сороковая армия — это Афган, черт бы его побрал!
…Итак, Конопля добивал раненых. С улыбкой. Тешась.
— На фига? — спрашиваю у него, преодолевая тошноту. — Конопля, это ж скотство!
— А чё, нам их в плен брать, что ли? Пусть дохнут, суки. Сами просят.
— Садизм! — говорю я.
— Дурак! — возражает Конопля. — Это называется «контрольный выстрел», чтоб наверняка, — и вновь по-идиотски улыбается. Подходит к очередному, пятому. Вытягивает руку с «АПСом».
— Не стреляй, Витек! — прошу его. Без толку. Конопля спокойно выжимает спусковой крючок, и мозги «духа» разлетаются по песку.
— Связь! — кричит гвардии лейтенант.
— Я! — появляется возле него ефрейтор Кушаков с радиостанцией за спиной.
— Вызывай «вертушку». Домой летим.
— «Туча»! — кричит радист, нажимая на тангенту микрофона. — Я — «Гюрза»!..
«Туча» — позывной вертолетной базы. «Гюрза» — наш. Сейчас из-за барханов появится вертолет, который и увезет меня от всего этого кошмара. Надолго ли? Завтра ведь снова в рейд. И вновь придется убивать…
Вчера я видел, как в штаб бригады приехали офицеры разведотдела Сороковой армии. Всю ночь они сидели в модуле с комбатом и начальником нашей разведки. Глушили водку, матерились во все горло и пели песни. В полночь вызвали к себе девчонок из медсанчасти. Но уже через час выгнали их. Девчонки огорчились и пошли в солдатские бараки.
А утром мы получили приказ о перехвате каравана с оружием, который будет следовать в таком-то квадрате через границу. Из Пешавара.
Ну, взяли мы этот долбаный караван. Как? Не интересно.
Одно могу сказать. Мерзость, кровь и грязь. Ничего общего с боевиками а-ля Шварценеггер. Кто скажет тебе, что война — приключение, плюнь тому в рожу. Любая война — преступление политиков. А солдаты невольно становятся соучастниками.
Можно, конечно, оправдаться, сказать, что мы правы, что мы верны присяге и воинскому долгу. Но «духи» тоже по-своему правы. И им наплевать на нашу присягу. Они на своей земле. И защищают свою землю. Никто нас сюда не звал вершить Апрельскую революцию. Блин! Меня точно посадят за такие мысли.
В общем, взяли мы тот караван. Двенадцать душманов как корова языком слизала. У нас один раненый. Лешка Звонарев. Мой земляк, можно сказать. Я ленинградский, а он из Петрозаводска.
Ящики с захваченным у «духов» оружием штабелем сложили. Ждем вертолет. Что-то долго нет его. Может, летуны набухались, как всегда, взлететь не могут? А чё? Запросто! Они ж каждый раз, как в последний, взлетают.
Сижу на песке, стараюсь не смотреть в сторону трупов. Лешка стонет от боли. «Дух» ножом саданул, в ляжку попал. Кость не задета, но все равно больно. Пацаны развалились, как тюлени на лежбище. «Не кантовать». Еще бы! Мы ж сюда пешком пятьдесят километров, как по пляжу. В зачитанном накануне приказе сказано: «Взводу специального назначения выдвинуться в район выполнения боевой задачи скрытно, в пешем порядке…» И караван у «духов» отбивали не менее часа. Поневоле запаришься. Отдыхаем.
![Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/storage/book-covers/8c/8c5930280aa7ec8fccf281cccb9a8482874dacc5.jpg)
