— На горизонте киты!
Капитан Ахав размахивает треуголкой и щурит единственный глаз, прозрачный, словно небо после дождя.
— Поднять стаксель! То есть, брамсель! То есть, тьфу…
— Тьфу!
Катька дернула ногой и проснулась. Какие, к лешему, киты в пять утра?!
На подоконнике сидела маленькая пестрая птичка и таращилась на девушку черной бусинкой глаза.
— Кыш, — слабо сказала Катька, втайне надеясь, что птичка уберется вслед за капитаном Ахавом.
— Не-а! — хрипло чвиркнула гостья. — Я тебе сейчас, дева, такое расскажу — упадешь.
— Ну? — дева скривилась.
— Баранки гну! — парировала птичка и, взъерошив на затылке разноцветные перышки, торжественно взмахнула крылышками. — Видишь ли… судьбе было угодно, чтобы ты стала Избранной. И ждут тебя королевство, замок и принц. На белом коне, да. Сидишь еще?
— Сижу… — Катька зевнула.
Птичка с подозрением склонила головку, но продолжила:
— Так, вот. Ты не из этого мира! И пришел час…
— Пфе, — Катька откинула одеяло и побрела к зеркалу — расчёсывать свалявшуюся со сна чернильную гриву. — Удивила. Ты чего, новенькая?
— Э?
— В смысле, давно из питомника?
Пернатая гостья застенчиво ковырнула лапкой подоконник:
— Весной вылупилась. А, что?
— Понятно.
Девушка дернула запутавшуюся в волосах щетку и зашипела: по комнате поплыл запах горелого молока.
— Видишь ли, деточка. Я прекрасно знаю, кто я такая на самом деле. Понятия не имею, чего там тебе наговорили, но в ближайшую пару лет я Землю покидать не собираюсь. Нравится мне здесь.
— Ну, Катерина Тарасовна-а… — заныла птичка, — ну, как же там без ва-ас…
— Без меня там прекрасно обходились без малого сотню лет!
Катька отшвырнула щетку и полезла в трюмо за сигаретами.
— Всяко, со мной не считались, игнорировали и мешали думать самостоятельно! А сейчас пытаются купить дурацкими обещаниями, как какую — то… какую — то… — она яростно сунула в рот сигарету, — наивную малолетку!
— Это вы что это, курите, да? — всполошено защебетала птичка. — Да как же это?
— Я еще и шаром огненным запустить могу, — мрачно пообещала девушка и щелкнула зажигалкой.
Впечатлительная пичуга, увидев язычок пламени, закатила глазки и рухнула в обморок куда-то на двор.
— Пятый этаж! — запоздало крикнула Катька. Бросилась к окошку, готовясь увидеть на асфальте трупик. Птичка пропала.
— Телепортировалась… — облегченно выдохнула девушка, с наслаждением несколько раз затянулась, а потом щелчком отправила дымящийся окурок за окно, — успела, таки. Только теперь как пить дать родителям про сигареты наябедничает. Антя-а!
И, сердито бурча под нос витиеватые проклятия идиоту, научившему летавок разговаривать, накинула халатик и поплелась будить соседа по общежитию.
Екатерина Тарасовна Леденцова быладевушкой видной. Высокая, ладная, с пронзительными зелеными глазищами на пол-лица, она ярко выделялась среди девиц факультета изящных искусств Нижегородской гуманитарной академии. Откровенно говоря, выделяться ей приходилось не слишком часто, потому что занятия сударыня Леденцова прогуливала по-черному. Если же дело касалось отчисления, она просто шла с покаянным видом в деканат, и на следующий день, как по мановению волшебной палочки, была вновь зачислена в студенты. А декан с завидной регулярностью брал отгул по поводу разыгравшегося аллергического ринита.
Стипендии Катьку лишили еще на первом курсе, но девушка не отчаивалась и продолжала жить на широкую ногу — шмотки, бары, концерты. На все вопросы о доходах она делала загадочное лицо и беззастенчиво врала о богатой тетушке из Монте-Карло. Ясное дело, сокурсницы грешили на то, что Леденцова занимается проституцией, а парни считали девицу содержанкой богатого папика. Особенно после того, как Катька дала от ворот поворот паре факультетских красавчиков, уверенно занимавших первые места в рейтинге популярности.
На самом деле всё объяснялось куда проще. Или сложнее, если смотреть на проблему товарно-денежных отношений с точки зрения земных обывателей. Раз в неделю Леденцова отправлялась в бутик напротив банка «Нижегородский авангард» и там, стоя в примерочной кабинке, совершала замысловатые пассы из арсенала бытовой магии, деловито опустошая закрома Родины. Вернее, Праматери всех цивилизаций.
Единственным, с кем у Катьки сложилось какое-то подобие дружбы, был пианист Антон Калистратов по прозвищу Прынц. Парень был мягок, слегка рассеян, неприставуч, а, главное, так же, как сама Катерина, пользовался нелюбовью сокурсников. Наверное потому что будучи натурой романтической и ранимой, Антя терпеть не мог шумных общежитских пьянок, а в субботние вечера, когда все нормальные студенты расходились по клубам, закрывался в своей комнате с книжкой.
Вот и сейчас какой-то потрепанный талмуд виднелся из — под подушки, на которой мирно сопела взъерошенная голова Антона.
Катька распахнула дверь и, уперев руки в боки, грозно воззрилась на спящего однокурсника:
— Антя! Ты снова дрых с открытой дверью? А если сопрут чего?
— Я не дрых… — простонало из-под спешно натянутого на голову одеяла, — я ещё сплю…
— Ответ неверный, — Катька решительно шагнула к кровати и потянула одеяло на себя. Антон поупирался, скорее для виду (сладить с решительно настроенной Леденцовой мог не всякий препод), а потом, сдав позиции, понуро уселся на кровати и помахал рукой перед носом.
