Все на свете изменяется, за исключением парикмахеров, парикмахерских привычек, и приемов парикмахерского искусства. Это остается навсегда неизменным. То, что пережили вы, переступая впервые порог парикмахерской, то же самое предстоит вам переживать каждый раз и впоследствии, — до скончания дней ваших.
Сегодня утром я, по обыкновению, отправился бриться. В то самое время, как я приближался к заветным дверям с Майхской улицы, некто приближался туда же с Ивановской улицы, — как это и всегда случается. Я ускорил шаги, но тщетно: незнакомец, опередил меня на пол шага, хотя я и следовал за ним по пятам, — успел на моих же глазах занять единственный свободный стул и при том у лучшего из парикмахеров. Так это и всегда случается. Я уселся с надеждой попасть в руки наиболее опытного из двух остальных парикмахеров, который начал уже причесывать своего пациента, между тем как его коллега не успел еще закончить натирание и напомаживание локонов своей жертвы. С живейшим интересом я исчислял шансы вероятности этой моей надежды. Когда я заметил, что № 2 угрожает нагнать № 1, интерес мой перешел в тревожное волнение. Когда № 1, промешкав одну минуту, употребляемую им на выдачу купального билета одному из вновь прибывших, отстал, таким образом, в этой состязательной скачке, внимание мое взросло до степени страха. Когда же № 1, вновь приступив к исполнению своих священных обязанностей, сдернул салфетку с своего пациента в тот же самый момент, как это сделал и его коллега, и когда затем оба они одновременно принялись вытирать пудру со щек своих клиентов, так что вероятности того, скажет-ли раньше роковое «пожалуйте» № 1 или № 2, совершенно сравнялись, — тогда… тогда я чуть не задохся под тяжестью ожидания. Но когда в следующий за сим кульминационный момент, № 1 вновь промедлил над приглаживанием щеточкой бровей своего клиента, я понял, что состязание им бесповоротно проиграно на одну единственную минуту, — и тогда в ужасе я вскочил со стула и бросился вон из парикмахерской, дабы не попасть в руки № 2, ибо отнюдь не обладаю завидной стойкостью человека, имеющего храбрость, спокойно смотря в глаза ожидающего парикмахера, объявить ему, что я хотел бы лучше подождать, пока освободится его коллега.
Пробыв 15 минут на улице, я вернулся опять в парикмахерскую с надеждой на большую удачу. Разумеется, теперь все места были уже заняты, да кроме того в ожидании сидели еще 4 жертвы, молчаливые, мрачные, рассеянные и скучные, как это и всегда замечается на людях, старающихся не упустить своей очереди в парикмахерской. Я уселся на старомодную софу, — твердую, как камень, и старался сперва убить время за добросовестным изучением вставленных в рамки шарлатанских реклам всех национальностей, рекомендовавших «лучшие краски для волос». Затем я перечел жирно написанные имена на бутылках с ромом, принадлежащих некоторым постоянным клиентам; потом прочел имена и заметил числа на парикмахерских тазиках, расставленных по полкам; затем подробно осмотрел загрязненные и попорченные дешевые картины, развешанные на стенах и изображавшие битвы, президентов, сладострастно распростертых султанш и давно надоевшую, вечно-юную девочку, пробующую одеть дедушкины очки. В то же время я успел послать в душе многократные проклятия по адресу веселой канарейки и мрачного попугая, пернатых, к сожалению, редко отсутствующих в парикмахерской. В заключение я отыскал наименее потрепанный No прошлогоднего иллюстрированного журнала, валявшегося на грязном столе посреди комнаты, и занялся рассматриванием безобразных гравюр, весьма скверно воспроизводивших давно забытые события. Но, наконец, и до меня дошла очередь. Чей-то голос провозгласил: «пожалуйте» и я попал… разумеется, к № 2-му. Так и всегда случается. Я кротко предупредил его, что спешу, и это произвело на него такое глубокое впечатление, как будто он никогда еще ничего подобного не слыхивал. Он энергично вздернул вверх мою голову и поспешно сунул за подбородок салфетку, проделав предварительно еще некоторые манипуляции за моим воротничком. Запустив когти в мои волосы, он дал мне понять, что мне следовало бы постричься. Но я сказал, что не хотел бы стричься… Исследовав еще раз этот вопрос, он объяснил, что, с точки зрения современной моды, мои волосы оказываются все-таки слишком длинными, и их необходимо подстричь, в особенности это необходимо сделать сзади. Я сказал, что стригся всего только 8 дней назад. В течение одной минуты он задумчиво что-то соображал, а затем спросил в насмешливом тоне, кто же это меня так выстриг? Я немедленно ответил: «Вы сами!» И этим я его победил.
Вслед за сим он перешел к растиранию мыла и рассматриванию в зеркале собственной персоны; время от времени он прерывал свои ближайшие обязанности по отношению к мылу и приближался совсем вплотную к зеркалу, в целях критического исследования своего подбородка и выдавливания маленького на нем прыщика. Затем он намылил одну половину моего лица и приготовился уже намылить и другую, как вдруг внимание его было привлечено подравшимися на улице собаками. Он бросился к окну и продолжал наблюдать там за этой сценой вплоть до ее финала.
