Над плотиной, хорошо различимые в небе, парили, закладывая круг за кругом, черные птицы.
Снизу она была похожа на ворота Мордора из фильма «Властелин колец», такая громадная. Мы с папой стояли на правом берегу Енисея, около зданий, там, где берег усеян красными камнями, и смотрели. Поезд был через два часа, папа настоял на прощальной поездке.
Глупо конечно, но я подобрала камушек на память. Вблизи он был не красным, а скорее кирпично-бежевым. Одни грани были темными, почти черными, а другие песочными.
Напишу на нем «Красноярская плотина». Потом, когда доедем. Я сполоснула камень в Енисее и спрятала в рюкзак.
Надо было подниматься наверх, к небольшим, словно игрушечным сосенкам. За ними на трассе фырчало такси. Папа не отрывал взгляд от плотины, сдерживающей Енисей. А может быть, он ее и не видел, о маме думал.
С ней все хорошо. Если было бы плохо, мы бы тут не стояли.
Такси бибикнуло. Таксисту разницы нет, сколько мы смотреть будем, он не спешит. Это он за нас волнуется, чтобы мы не опоздали. Гудок вывел папу из транса, он повернулся и пошел, руки в карманах.
Он сел на переднее сиденье рядом с водителем, я забралась на заднее. Уткнулась носом в стекло: люблю ехать и смотреть в окно. Приземистая тойота мягко тронулась, оставляя красноярскую плотину и черных птиц позади.
Странно, когда жизнь течет, течет — и, вдруг, бац! — резко-резко меняется.
— Лисеныш, так надо, — сказал тогда папа.
Надо так надо, я не спорила.
Они бы никогда не ввязались в эту дурацкую ипотеку, если бы не я. Точнее не мамина навязчивая идея, мол, наконец-то, надо пожить, как нормальные люди. Чтобы у ребенка была своя комната. И вообще.
Если бы меня хоть кто-то спросил, что я об этом думаю, то я бы четко сказала: не нужно мне никаких комнат, вообще ничего не нужно, только бы родители не волновались и не дергались. И меня не дергали, заботясь обо мне изо всех сил.
Мама, которая эту кашу заварила, на самом деле боялась ипотеки, как не знаю чего. Она вообще всю жизнь боялась. Боялась за отца, провожая его в полеты. Боялась, что библиотеку сократят и их — библиотекарей — заодно. Боялась, что двух детей они с отцом на ноги не поставят, поэтому завели только меня. Боялась, что даже мне одной не смогут обеспечить «достойное будущее» — и ради этих странных слов была готова на костер взойти, лишь бы ее девочке досталось все самое лучшее, самое-самое.
Папа не перечил, когда мама объявила, что надо успевать оформить кредит, пока я в школе. Потом будет институт, студенчество, ребенку нужно создать условия. Мы как раз перебрались из Улан-Удэ в Красноярск, понемногу обживались на новом месте, снимали жилье.
Квартиру по ипотеке купили в новостройке, рядом с гостиничным комплексом «Сибирь». Мама гордилась, что микрорайон новый, современный. Высоченные многоэтажки, автострады. А по квартире можно на самокате ездить. Два санузла, господи боже мой. При родительской спальне и при моей. Новая школа — рядом. И остановка. И все, что хочешь.
Мама так и не привыкла к квартире своей мечты, ходила там по стеночке, садилась на краешек стула, словно она в гостях, а не дома. Ну, еще бы, она же мне это счастье купила, не себе.
А потом пилотам стал задерживать зарплаты. Наросли, как снежный ком, долги за авиатопливо. И папино авиапредприятие обанкротилось.
Папа скрывал от мамы положение вещей, сколько мог, зная ее характер. Но попробуй тут скрыть, когда вся страна знает, что пилоты и диспетчеры бастуют, требуют выплаты денег.
Черт бы побрал телевизор в библиотеке, зачем он там вообще, хотела бы я знать! Библиотекари должны книжки читать, а не в телевизор пялиться!
Узнав, как на самом деле все обстоит, мама не проснулась.
Вот просто взяла и не проснулась следующим утром. Сколько ни будили. Врач объяснил, что она устала бояться.
Воплотился в жизнь мамин персональный ужас, и она сбежала от него в беспамятство, не зная, как теперь бороться в реальности.
Маму отвезли в больницу. Папа срочно улетел в Москву, на биржу пилотов, есть такое место, где можно получить работу. Веселенький получился август. Особенно, когда врачи сказали, что мне лучше пока маму не навещать: это мы с папой ее самые большие страхи, она ведь не за себя, за нас боится, и сейчас, измотанная неравной борьбой с жизнью, она, чувствуя наше присутствие, все глубже и глубже забирается в дебри забытья, как раненый зверек в заросли. Ей просто нужно отдохнуть. От всего. И от нас — в первую очередь. И как долго будет длиться это забытье — никто сказать не может.
Папа прилетел с новостями. Хорошими или плохими — это как посмотреть. Да, он опытный летчик, да, у него фантастический налет часов, но возраст тоже никуда не денешь. Рассчитывать на многое не приходится. Транспортный борт где-то в Южной Африке, вот вакансия, которую удалось получить. Возить разные темные, явно мутные грузы для африканских князьков. (Как раз работа для наших высококвалифицированных летчиков и моряков, просто созданная для них.) В других условиях папа никогда бы не согласился на эту каторгу, но тут пришлось.