оселение рода Волегоста раскинулось на самой границе Руси, на высоком берегу Днепра, с которого далеко видны были луговые просторы на той стороне, где часто появлялись стада овец, коров и коз, табуны лошадей, охраняемые пастухами и собаками; следом за ними переваливались кибитки, в которых кочевал какой-нибудь аварский род.
Кочевник — беспокойный сосед. Иногда бросалась в реку группа всадников, вспарывая сильными грудями коней плавные воды Днепра, выскакивала на берег и, торопясь, взбиралась по крутым скатам на равнину, чтобы заняться почётным тогда делом — грабежом чужих селений и уводом в полон жителей. На этот случай дежурили в укромных местах секреты, в случае опасности поднимали тревогу, и тогда хватались за оружие все взрослые мужчины, а из племенного центра спешила подмога.
Так в постоянной опасности жили все роды русов на пограничной реке. На грани жизни и смерти вырастали люди смелые и отчаянные, в любую минуту готовые к боевым схваткам. Так жил и род Волегоста. Обосновался он в селении из глинобитных домов, расположенных четырьмя кругами; в центре стоял дом старейшины рода. А вокруг раскинулся жирный чернозём, кормивший род многие столетия.
Вот и сегодня старейшина рода с сыновьями пахал участок возле реки. Волегост и старший сын, Слободан, шли за сохами, а младшие, Щёк и Хорив, вели под уздцы их коней. Волегост, высокий, широкоплечий, со здоровенными руками, шёл по пропаханной борозде уверенно и неутомимо, будто только начал работу. На него поглядывали сыновья: солнце перевалило за полдень, пора и обедать, а потом с часок отдохнуть...
Наконец отец остановился, крикнул:
— Распрягаем коней!
Посредине поля был устроен временный стан: лежало оружие, с которым мужчины никогда не расставались, еда, с утра захваченная на пахоту: хлеб, большие куски баранины, в глиняном горшке каша, в крынке — молоко. Отец снял с пояса кинжал, прижав к груди буханку, нарезал толстыми ломтями хлеб. Слободан между тем поджёг заранее приготовленный сушняк, схватил котелок и побежал к реке, чтобы набрать воды. С маху кинулся под обрыв, присев, проехал несколько шагов по мягкой глинисто-песчаной почве и прямо перед собой увидел всадников в чужой одежде.
— Папа! — истошно заорал он. — Обры! Обры!
И, не переставая кричать «Обры!», он начал изо всех сил карабкаться по крутому склону наверх. Вдруг возле уха прошелестела верёвка и туго охватила шею. «Удавка!» — промелькнуло в голове Слободана. Он схватился за кинжал, висевший на поясе, намереваясь перерезать верёвку, но тут им овладела сладкая сонная истома, тело размягчилось, стало непослушным, и он потерял сознание.
Не знал, через какое время очнулся, и не мог понять, где находится. Он висел вниз головой, перед его глазами стремительно неслась земля. «Перекинули через круп коня», — наконец догадался он.
Долго мчались они то по лугу, то спускались в овраги, то петляли перелесками. Наконец всадник остановился, спрыгнул на землю. Его окружили мужчины, которые говорили возбуждённо и радостно на чужом языке. К Слободану подошёл авар, который захватил его, и бросил на землю рядом с другими пленниками. Слободан видел над собой весёлые лица, перед глазами мелькали руки, которые трогали то одного пленника, то другого; авары показывали на них пальцами, видно сравнивая и оценивая пойманных рабов.
Натешившись, кочевники связали пленников по рукам и ногам; бросили в крытые кибитки, задёрнули задний полог и куда-то повезли. Слева от Слободана лежал мужчина лет тридцати, справа — девушка. Он тихо спросил у мужчины:
— Ты какого рода?
И тотчас получил от сидевшего у них в изголовье авара плетью по лицу. Пришлось молчать.
Так ехали они двое суток. Два раза в день их развязывали, кормили, поили, разрешали походить, размяться. Слободану удалось-таки перекинуться несколькими фразами со своими товарищами по несчастью. Девушка и мужчина оказались из соседнего рода Богумилов, были захвачены во время рыбалки ночью спящими у костра.
На третий день приехали в какое-то большое селение, остановились на многолюдном рынке. Там пленников развязали и поставили в один ряд. К ним стали подходить богато одетые авары, иностранные купцы. Они внимательно их рассматривали, трогали мышцы рук и ног, щупали тело, заставляли открывать рот и показывать зубы, ворошили волосы. Одного за другим покупали, уводили с собой.
Наконец Слободаном заинтересовался старик-авар. Борода и усы у него были длинные, глаза острые, колючие, пальцы тонкие и крючковатые, с длинными крепкими ногтями, и Слободан тотчас прозвал его про себя колдуном Маргестом, прислужником повелителя тьмы и источником всяческих бед. Колдун Маргест покрутил мальчика перед собой, пальцами поскрёб по коже, заглянул в рот, уши, кажется, вынюхал всего. Потом подошёл к авару, взявшему мальчика в плен, отсчитал несколько десятков наконечников стрел и цепко схватил его за руку, так что ногти впились в кожу. Пробормотав что-то себе под нос, он провёл своего раба к бричке, стоявшей неподалёку. Возле неё старик привязал верёвку к руке мальчика, другой конец взял в свои руки. Затем они взобрались на бричку и уселись на скамейку, кучер ударил лошадей плетью, и повозка тронулась в путь.