Одни колонисты выходили из жилого корпуса разболтанной походкой, не вынимая рук из карманов и насвистывая блатной мотивчик. Другие – скованно, насупившись, в предчувствии, что сейчас им окончательно отравят и без того неважнецкую жизнь. На площадке возле главного склада и те и другие под рявканье мордатых охранников выстроились в шеренги.
«Человек пятьдесят, – прикинул Шатун. – Что-то маловато…»
Это была едва ли двадцатая часть всей колонии. На площадку согнали явно не самых крепких – среди отобранной братвы выделялась габаритами лишь тройка амбалов. Остальные – так себе, были даже мозгляки, хотя по манере держаться – отчаянные ребята.
– Слышь. – Сыч тронул Шатуна локтем.
– Ну?
– Ну, ну… Как бы не донукаться. – Сыч поскрёб пальцами впалую щеку, словно всё ещё надеялся содрать намертво въевшиеся в кожу большие чёрные буквы «ТР». – Помнишь, что раньше было, когда так же выстраивали? А сейчас, думаешь, зачем? Чую, похоронить нас хотят в руднике. Нашли, гады, местечко, где порода самая ценная, да просто так не возьмёшь – для этого смертники нужны. Может, там радиация убойная, или микробы, что скафандры разъедают, или ещё какая хрень. День-два повкалывал – и в ящик. Они прикинули, сколько народу нужно, чтобы выбрать новую жилу перед тем, как сдохнуть. Вот мы и стоим, дожидаемся…
– Сдохнем так сдохнем. Только не верю я, Сыч. Много раз в дерьме тонул – выплыл. И сейчас выплыву. Да и остальных ты рано в жмурики записал. Послушаем сначала, что нам хозяин споёт.
– Что, что… Вышак объявит! – Сыч шмыгнул крючковатым носом, из-за которого и получил кличку, хмуро уставился под ноги и принялся ковырять ботинком выбоину в серой цемолитовой плите. Шатун машинально понаблюдал за его занятием, потом задрал голову и принялся разглядывать облака.
Обычно они стояли выше, но сегодня тяжело нависли над самым куполом, расчерченным на квадраты ребрами жёсткости. На Норне мало что радовало глаз, а облака были особенно уродливы – огромные бугристые зеленовато-бурые туши, похожие на бурдюки, вымазанные болотной тиной. Подходящее украшение для неба цвета разбавленной горчицы! Разбухнув до предела, бурдюки лопались, извергая потоки мутной отравы. Хорошо в это время под куполом – ему любые местные гостинцы нипочем. А вот на руднике, если обрушился ливень, страх пробирает до костей. Хоть и в машине сидишь, да ещё в скафандре – все равно поджилки трясутся. Скафандры, бывает, отказывают, да и с техникой разное случается…
– Дырку в небе проглядишь! – снова толкнув Шатуна локтем, зашипел Сыч. – Хозяин на тебя уже косится.
Бакай действительно стоял перед строем и разглядывал его из-под козырька надвинутой чуть ли не по самые брови фуражки. Глаза начальника колонии прятались в густой тени, так что косился он или нет – оставалось на совести Сыча. Рядом с хозяином, как всегда, торчал его помощник Скорик. По обе стороны от неразлучной парочки застыла охрана.
Подвернись Шатуну такая возможность, он свернул бы Бакаю шею не задумываясь. Чего с ним долго возиться? Но Скорика хотелось убить не сразу, а с мучениями, чтобы захлебывался визгом до самого конца. Как ещё поступить с последней гнидой, которая оскорбляет даже самую мерзкую в Галактике планету просто тем, что топчется по ней?
Хозяин – другое дело. Его судьба была хоть и извилистой, но понятной. Поговаривали, что много лет назад он служил на Земле в хорошей должности, пока не набил морду какой-то крупной шишке. Из-за чего вышла ссора, сказать трудно – мутная была история. И загреметь бы Бакаю в тюрьму, но наверху его ценили и придумали, как отмазать. Главное – убрать подальше с Земли, чтобы глаза не мозолил. Тут и подвернулся вариант с Норной, работать на которой охотников не было.
Ходили слухи, что Бакай не раз и не два просил о переводе в метрополию, но ему отказывали – желающих стеречь уголовников на проклятой планете по-прежнему не находилось. Деваться было некуда, и он якобы запил. Закладывал по-черному, когда никто не видит – и продолжал надеяться, что ему всё же дадут доработать до пенсии под голубым небом с жёлтым солнышком.
Что ж, когда тебя назначают на собачью должность – рано или поздно сам становишься цепным псом. Но Бакая извиняло то, что ему не оставили выбора. Со Скориком было иначе.
Этот вертлявый человечек с маленькой головой на тонкой шее и сморщенным личиком сделал карьеру странно, не по-людски. Когда-то он сам отбывал на Норне срок за то, что входил в нашумевшую гангстерскую группировку. Был мелкой сошкой на подхвате у босса, но лет десять ему вкатили. Как и все колонисты, Скорик горбатился на руднике, добывая драгоценный аммор. Работал старательно, с властью не пререкался, но и перед братвой ничем себя не замарал. А когда отмотал своё – огорошил всех, заявив, что хочет остаться в колонии. Пригляделся, мол, за столько лет к работе надзирателя и пришёл к выводу, что рождён как раз для неё.
После всех положенных проверок на лояльность Скорик принялся служить новым хозяевам. Столь же усердно, как до этого вкалывал на руднике, а потому недолго засиделся в рядовых надзирателях. И ненависть колонистов к нему росла с каждой новой должностью…