— Медленнее! Двигайся медленно и трагично, салага. Представь, что ты с глубокого похмелья.
Молодой сталкер в потертом защитном комбинезоне обреченно оглянулся через плечо, зыркнул угрюмо и осторожно ступил вперед.
— Еще шаг — и стоп! Не рыпайся пока. Отдохни.
Парня звали Рентген. Хвастался, что любого человека насквозь видит, страшно любил толкнуть под стакан прозрачного умную речь, что-нибудь про социальную структуру, общественный договор, пирамиду Маслоу и так далее. С образованием, в общем, салажонок попался — а может, просто тупо выпендривался. Начинал обычно так: «Ну, людей-то я хорошо знаю, успел изучить…»
Так и стал Рентгеном. Вроде даже фамилия у него оказалась подходящая: то ли Лучевой, то ли Просветов.
Сталкер замер в неустойчивой позе у старой железнодорожной насыпи. Тяжелый армейский ботинок вдавил в грязь несколько кусков щебенки — стоять на наклонной поверхности было неудобно, ребристая подошва понемногу сползала, но Рентген благоразумно не шевелился, ожидая следующей команды от ведущего.
Рельсовая ветка тянулась через всю Свалку, Дикие земли и край Милитари к небольшому депо возле атомной станции. Узкоколейку построили перед закладкой ЧАЭС — возить стройматериалы. После первой аварии заброшенный путь отремонтировали, и списанный тепловоз, экранированный свинцовыми плитами, таскал к растущей громаде Саркофага цемент и песок.
Ведущему группы эта железка никогда не нравилась. Ближе к городу она становилась смертельно опасной: вокруг нее скапливалась бесцветная кислотная мерзость, которую научники считали дальней родственницей студню. Но здесь, у южного края Янтарного озера, дорога не первый месяц считалась безопасной — относительно, конечно. Ребята из клана не побрезговали даже сделать схрон в ржавой коробке вспомогательной подстанции. Совсем недалеко, километрах в двух отсюда.
Рельсы, абсолютно не тронутые временем, чистые и сверкающие, словно их уложили только вчера, лежали на трухлявых, насквозь прогнивших шпалах. Деревянные давно раскололись на узкие и длинные щепки, а уложенные редкими участками бетонные — потрескались, вывернув наружу ржавые головки соединительных болтов. Словно патологоанатом брезгливо вынул пальцы из гниющих ран трупа…
Тьфу, пакость! Ведущий сплюнул. Что за хрень лезет в голову! В Зоне о мертвечине думать нельзя, как раз накличешь.
— Хемуль! — вполголоса позвал Рентген, когда пауза до неприличия затянулась. — Дальше-то что делать?
Салага сбил старшего с мысли, и тот рыкнул:
— Во-первых, не трепыхайся! Во-вторых, не рыпайся. В-третьих, опять не трепыхайся. Статую Давида видел когда-нибудь? Изображай.
Когда-то Хемуль участвовал в военных действиях в Южной Европе и навидался такого, чего иной раз и в Зоне не встретишь, хотя казалось бы… Ушел он за Периметр не от хорошей жизни — не сумел приспособиться к мирному быту, вскакивал по ночам с воплями, спасаясь от несуществующих бомбардировщиков. Только здесь, где смерть на каждом шагу, и смог успокоиться, попав в привычную среду. Пришел на один сезон денег по-легкому срубить — и остался на годы…
Детектор аномалий не показывал ничего. Чисто справа, чисто слева, то же самое — прямо по курсу, стерильно, как в хирургическом отделении. И никаких зримых проявлений: не дрожит воздух над птичьей каруселью, не искрит контактная пара, не плющит траву гравитационная плешь. Но все равно что-то не так. Шестым, двенадцатым, хрен знает каким еще по счету чувством Хемуль ощущал неясную угрозу — словно откуда-то издалека теплый ветер вдруг принес едва различимый гнилостный запашок.
Ладно. Попробуем.
— Влево два, — нехотя скомандовал он. — И замри опять.
Отмычка качнулся в сторону.
— Нет! Стой! — тут же переиграл Хемуль. Прислушался к своим ощущениям. Вонь как будто усилилась. Или нет? — Вперед иди. Перешагни рельс, встань на шпалу и жди. И без самодеятельности мне!
Рентген шевельнулся. За спиной ведущего разом выдохнули другие желторотики. В отличие от коллеги они уже пару раз ходили с Хемулем на маршрут и знали, что на пустом месте тот особо напрягаться не будет. Конечно, Рентген и сам не такой уж новобранец, хаживал ведомым и на Свалку, и в Темную Долину. Повезло дураку вернуться живым — опыт ведущих уберег его от большинства неприятностей, а что довелось пострелять, так это мелочь. Наоборот, только самомнение выросло: как же, самостоятельно двух кабанов завалил. Или трех. Или четырех. С во-от такенными клыками. Нет, с во-о-о-от такенными!..
Через секунду Рентген уже стоял на шпалах и озирался по сторонам. Никакой опасности он не чувствовал. Вот разве что…
— Гудит, старшой!
Только сейчас Хемуль понял, что совсем не запах заставил его насторожиться, а глухой, едва различимый в мертвой тишине гул, доносящийся со стороны железнодорожной насыпи. Ровный, монотонный, но будто живой. Словно проснулась где-то в подсознании память детства — так жужжит запертый в банке из-под варенья здоровенный шершень.
— Ждем, — сосредоточенно распорядился ведущий. — Следим за гайкой.
Словцо для маркеров сохранилось с незапамятных времен. Теперь вместо гаек бродяги Зоны что только не использовали — подшипники, болты, гвозди. Чему сталкер больше доверял, то и таскал с собой. А с недавних пор и вовсе мода пошла самостоятельно маркеры отливать. Крестики стали делать, могендовиды, звездочки всякие… Вроде амулетов. Некоторые альтернативно одаренные, говорят, даже царапают на них что-нибудь душеспасительное. «Господи помилуй», например. Или «Пропусти, кормилица!» Детский сад, одно слово.
