— Перинетта, милая Перинетта, ты ничего не видишь на дороге?
— Увы, нет, хозяин, — ответила, вздыхая, Перинетта. — Сами знаете, что дом этот проклят.
— Ах, бедная моя Перинетта, скверное дело я сделал, купив у нашего прежнего хозяина, хромого Онезима, эту гостиницу вместе с клиентурой. За гостиницу я и по сию пору не расплатился, а клиента вообще ни одного не видел с того самого дня, как Онезим положил в карман мои первые экю.
Так жаловался бедный Сидуан, хозяин гостиницы под вывеской «У Единорога» на дороге из Блуа в Божанси в лето господне 1639.
Сидуан был плотный толстощекий малый лет двадцати восьми-тридцати; волосы у него были желтые, глаза голубые и большие, губы толстые, а по ним бродила смутная улыбка, которая обнажала белые крепкие зубы.
Вид у Сидуана был такой наивный и честный, что больно было смотреть, как он огорчается.
А особа, к которой он обращался с жалобами, называя ее Перинеттой, была стройной хорошенькой девушкой лет двадцати на вид. Взгляд игривый, губы яркие и полные, большие голубые глаза при черных волосах, талия широковата, но руки и плечи очень красивые, а ножка с большим подъемом, — такова была внешность этой крепкой служанки, с которой разговаривал незадачливый Сидуан.
Темнело, но дорога была пуста как со стороны Блуа, так и со стороны Божанси.
Солнце уже давно скрылось за голубыми холмами Турени, а Сидуан все еще ждал путешественников.
— Ах, ты понимаешь, бедная моя Перинетта, — говорил несчастный трактирщик, — меня сгубило честолюбие; я был вполне счастлив, когда служил здесь простым конюхом. Мэтр Онезим платил мне жалование: каждый месяц — будьте любезны, получите полпистоля. Я сладко и беззаботно спал, и приедут посетители или нет, от этого мне было ни жарко, ни холодно.
— Да, хозяин, вы и вправду себя лучше чувствовали, — сказала, смеясь, Перинетта. — А теперь вы похудели…
— Как мой кошелек, — простонал Сидуан.
— И как та утка, что вы насаживаете на вертел каждый день, начиная с воскресенья, и которую никто не отведал, — добавила лукавая служанка.
Сидуан поднял глаза к небу.
— Все равно, — сказал он, — никогда не следует отчаиваться.
Но и дорога, и трактир были безлюдны…
— Но зачем, — снова заговорил он, — к чему понадобилось мне покупать гостиницу у мэтра Онезима?! И надо же было, чтоб мой дядя, впрочем, человек вполне порядочный, одолжил мне для этой сделки сто пистолей, которых я больше никогда не увижу!
— Хозяин, — сказала Перинетта, — я хочу вам сказать одну вещь, которая вас, может быть, утешит.
— Какую, малютка?
— А ту, что, ежели бы вы не купили гостиницу мэтра Онезима, дядюшка вам бы и не одолжил сто пистолей.
— И то правда.
— Так значит, не вы их потеряли, а он.
— Да нет, — сказал Сидуан, — я.
— Как же это, хозяин?
— Черт возьми, у дядюшки детей нет, потому что он не женат, — наивно ответил Сидуан. — Свое имущество он оставит мне, а раз я уже растратил сто пистолей, то я и получу на сто пистолей меньше…
С этими словами мэтр Сидуан перестал безнадежно глядеть на пустынную дорогу и вернулся в гостиницу.
Вдруг он нетерпеливо топнул ногой.
— А ведь у мэтра Онезима, — сказал он, — дела шли!
— Ах, Боже мой, — ответила Перинетта, — я-то знаю, почему у вас они нс идут. Вы, хозяин, слишком молоды.
— Ну и что с того?
— Вы же знаете, что гостиница жила не за счет бедняков, или виноделов, или извозчиков.
— Увы, — вздохнул Сидуан, — сюда приезжало немало прекрасных дам, особенно, когда двор находился, как сейчас, в Блуа.
— А теперь они не приезжают, ведь правда?
— Мне, наверное, судьбу завязали, — печально ответил Сидуан.
— Да не в этом дело, хозяин; дамы и господа, которых привлекала гостиница, приезжали вечером — господа, прикрыв лицо плащом, а дамы в маске, и они рассчитывали на полную скромность мэтра Онезима, ну а вас, а вас еще не знают и потому опасаются.
— Ну, если это так, — ответил незадачливый кабатчик, — в один прекрасный воскресный день я пойду в Блуа, стану у дверей церкви, и во всю глотку буду кричать, что влюбленные могут приезжать ко мне безо всяких опасений.
— Ну уж тут-то, — произнесла Перинетта, — вы можете быть уверены, что сюда никто никогда не приедет.
Вошел конюх. Этого честного деревенского парня, рядом с которым Сидуан был просто придворный щеголь, звали Гийом.
— Мой мальчик, придется нам расстаться, — сказал ему Сидуан.
— Нам расстаться, хозяин? — воскликнул Гийом. — Но почему?
— Потому что у меня больше нет для тебя работы.
— Но, хозяин, я ведь не повар, а конюх.
— Вот именно поэтому, — ответил Сидуан. — Всадники совсем перестали проезжать здесь, и вот уже две недели, как в конюшне не было ни одной лошади, так что тебе здесь делать?!
— Ах, хозяин, Бог мне свидетель, что это не из-за денег, но только тошно мне от вас уходить.
— Так нужно, бедный мой Гийом, — простонал Сидуан.
— Но куда же я, по-вашему, должен идти?
— Гостиниц в Блуа хватает, и ты, мальчик, найдешь там работу. Давай рассчитаемся.
— Как вам будет угодно, хозяин, — ответил Гийом, утирая слезы рукавом.
Но не успел Сидуан вытащить из кармана кожаный кошелек, в котором позванивало несколько серебряных монет, как слуга бросился к двери.
