Над бескрайними просторами Черного моря гулял свежий, порывистый ветер. Тяжело ползли на восток низкие холодные тучи. Взлохмаченные и бесформенные, они беспрестанно секли горизонт косыми дождями.
А ветер крепчал и крепчал.
Полным вперед, разрезая крутую пенистую волну, шли на боевое задание два торпедных катера.
Барражируя над ними, звено истребителей «Яковлев-3» охраняло корабли от возможного налета вражеской авиации.
Один из самолетов уверенно вела гвардии капитан Наталья Быстрова. Озабоченный взгляд летчицы то и дело пробегал по приборам. Одновременно она следила за командиром и вторым ведомым, точно повторяя их маневры. Сегодня звено охраняло те же корабли и моряков, за которых однажды Наташе попало от заместителя командира по политической части майора Станицына. И Наташа невольно вспомнила тот памятный вылет, когда она, зажатая «мессершмиттами» и обстрелянная ими с двух сторон, не приняв боя, скрылась в облаках. Корабли на некоторое время остались без прикрытия. Немецкие бомбардировщики ринулись было в атаку. Спас дело лейтенант Мегрелишвили. Он сбил один «мессер», прорвался к «юнкерсам» и вместе с командиром звена Никитиным не позволил им сбросить бомбы на корабли.
Разговор с замполитом был короток и суров.
— Как прикажете понимать ваше поведение? — спросил Станицын без всяких предисловий.
— Мне показалось, что я не справлюсь и…
— Могу погибнуть, — перебил замполит. — Так? Восхитительно! Чудесно! Мысль вполне достойная летчика!.. В первую очередь — забота о собственной персоне! И полное пренебрежение к воинскому долгу!.. Разве можно было забыть о моряках, которых вам приказали охранять?!
— Нельзя, — с трудом прошептала Наташа.
— Хорошо, что сознаете… — Станицын задумался, потом неожиданно спросил: — А вы видели их вблизи, моряков-то?
— Нет. Только издали, сверху…
— То-то, что «издали» и «сверху»! А вблизи-то они как мы с вами. Посмотрите на них не «сверху». Познакомьтесь. Уверен, вы поймете, как недостойно повели себя в бою.
Наташа вспыхнула. Краска залила ее лицо, на глаза навернулись слезы. Наташа стояла перед Станицыным и, сдерживая себя, покусывала губы. Потом глухо произнесла:
— Да, Яков Иванович, я совершила отвратительный, позорный для воина поступок и готова понести любое наказание. Обещаю, больше никогда подобное не повторится.
— Верю, Наташа. Иди, успокойся, подумай обо всем. Пойми, дело не в наказании. Все гораздо сложнее. А наказывать тебя никто не собирается…
И вот Наташа со своими товарищами по звену вновь над кораблями, чей успех в боевой операции зависит и от ее мужества, внимания, расторопности.
Зорко следят летчики за небом и морем — противника не видно. Поверхность моря сверху кажется свинцово-черной, тяжелой, словно застывшей в мертвой неподвижности. Кругом, насколько хватает глаз, раскинулась однообразная, изрезанная грядами волн равнина, похожая на вспаханный чернозем.
Вскоре темная туча скрыла корабли. По приказанию командира звена Быстрова круто пошла вниз. Пробив тучу, она стала напряженно всматриваться в пустынную рябь воды. Но только спустившись еще ниже, увидела наконец в мглистой дали еле приметные длинные шлейфы белой пены, а затем и сами корабли, похожие сверху на шелуху от семечек.
Летчица с облегчением вздохнула и стала набирать высоту. Самолет вышел на светлый безоблачный простор и пристроился к звену. Быстрова хотела доложить командиру, что все в порядке, как услышала в наушниках его голос.
Никитин сообщил, что справа обнаружены два «юнкерса», и приказал звену перестроиться для атаки.
Корабли вел на задание командир дивизиона торпедных катеров капитан третьего ранга Сазонов, поэтому на стеньговом фале флагмана был поднят брейд-вымпел. Корабли должны были перехватить немецкий транспорт, обнаруженный самолетом-разведчиком.
Упрямо рассекая волны и отваливая их на стороны, маленькие корабли, красивые и гордые, стремительно шли вперед, к цели.
Игорь Константинович Сазонов стоял на мостике и молча глядел прямо перед собой. Кожаный реглан плотно охватывал его высокую, атлетического сложения фигуру. Сдвинутые к переносью густые брови и четко обрисованные, крепко сжатые губы говорили о сильной воле.
Сазонов наблюдал за горизонтом и изредка поглядывал на небо. Его острый слух сквозь шум волн и двигателей корабля с трудом различал гул сопровождающих самолетов. Капитан Никитин только что сообщил о появлении «юнкерсов», и Сазонов с минуты на минуту ждал налета немецких бомбардировщиков.
Внимательно выслушав радиограмму Никитина, Сазонов неторопливо повернулся к стоявшему рядом штурману Шведову:
— В небе-то не все благополучно…
Шведов поднял голову. Лицо старого моряка было спокойным и добрым, лишь устрашающе топорщились седые пышные усы. Карие, не лишенные хитрецы живые глаза весело смотрели на окружающий мир.
Моряки любили Шведова за добродушие, за отцовское отношение к людям. Было ему за пятьдесят. Тридцать с лишним лет он отдал флоту. После недавней контузии Шведов плохо слышал, но старательно скрывал это и всегда опасался ответить что-либо невпопад. А переспрашивать не любил.
Слова Сазонова заставили его напрячь слух. Он уловил могучие голоса невидимых самолетов. Порой моторы завывали особенно зычно, будто состязались в мощности своего дыхания.