Дон Глен Влит родился в 4:25 пополудни 15 января 1941 года в Исследовательском Госпитале Глендейла, Лос-Анджелес. Его родителями были Уилли Сью Влит и Глен Алонзо Влит. 34 года спустя он всё ещё хорошо помнил это событие: «Я помню все подробности. Я помню, как этот придурок шлёпнул меня по заднице и я увидел жёлтую плитку и подумал — ничего себе тут будят!»[1] Выход Дона в мир не обошёлся без сопротивления с его стороны; позже он вспоминал: «Я родился с открытыми глазами — я не ХОТЕЛ рождаться — где-то в глубине мозга я вспоминаю, что сопротивлялся попыткам матери вывести меня в мир.»[2]
Младенчество Дона также было далеко от традиционного: «В два года я свистел. До трёх с половиной лет я отказывался говорить. Когда мне было три года, я сказал моей предполагаемой матери — Сью — что «мать» — это холодное слово и что я буду обращаться к ней по фамилии [так], и так у нас и было в дальнейшем… мы очень добрые друзья.»[3] В 1980 г. он так вспоминал свои отношения с родителями: «В три года я сказал матери: ты будешь Сью, я буду Дон, а он [мой отец] будет Глен. Не нарушайте границу и мы будем друзьями. Я сказал это в три года. Вот так я обошёлся с матерью — от горшка два вершка! Что ещё я мог сделать? Она оценила это, она согласилась.»[4]
Дон был не по годам развитым и одарённым ребёнком, и в раннем возрасте обнаружил талант к скульптуре. Одно из его самых ранних воспоминаний о детском творчестве — это лепка в ванной в трёхлетнем возрасте: «Как у всех; сначала гениталии, потом кусок мыла, и дальше.»[5] Его страстное увлечение лепкой животных в сочетании со своенравным и непослушным характером в период с трёх до шести лет вылилось в привычку время от времени запираться в своей комнате, чтобы никто не мешал ему творить. Он утверждает, что однажды это продолжалось три недели — родители просовывали еду «под дверь» — и в этот период он создал «вещи, которые я пытался кинетически передвигать, как-то перемещать их. Это были мои друзья — эти маленькие животные, которых я делал, типа динозавров и… я вообще-то не очень сильно был связан с реальностью.»[6]
Кроме того, Дон пылесосил пол и собирал шерсть от своей персидской кошки — эту шерсть он использовал как материал для своих скульптур. С редкой для ребёнка целеустремлённостью он начал создавать нечто вроде собрания «всех животных Северного Континента». Затем он обратил внимание на африканских млекопитающих, и завершил эту работу к тринадцати годам: «Ай-аи, дик-дики и все эти малоизвестные лемуры. Я всех их люблю. После этого я сделал всех океанских рыб — немалый подвиг. Конечно, мои родители считали, что я сумасшедший.»[7] Аналогом этого осязательного творчества во взрослом возрасте стала его игра с языком и фактическая его «лепка». Большинство людей — часто бессознательно — имеют склонность менять последовательность событий своей жизни, чтобы сделать их более интересными. Но, как впоследствии поняли его друзья и знакомые, лишь немногие могут похвалиться такой решимостью и гибкостью воображения, которые позволяли Дону Влиту в процессе рассказа делать свою замечательную жизнь ещё более замечательной.
Влиты жили неподалёку от лос-анджелесского зоопарка в Гриффит-Парке. Сейчас он существенно перестроен и называется лос-анджелесским Зоопарком, но в те времена там содержались главным образом бывшие цирковые животные. Родители регулярно водили туда Дона, чтобы он делал наброски животных. Португальский скульптор Агостиньо Родригес заметил работы молодого Влита и был поражён талантом этого ребёнка. Впоследствии Родригес пригласил его на своё образовательное ТВ-шоу. Каждую неделю не по годам развитый юнец приходил в студию, чтобы рисовать и лепить. По словам Влита, от пяти до восьми лет он был «подмастерьем» Родригеса, и вспоминал это время с неоднозначным чувством. Обсуждая эту тему в 1972 г., он сказал: «Мне не нравилась эта система. Телевидение гладило меня по головке, щипало за задницу и называло меня чудо-ребёнком.»[8] Но он оставался с Родригесом несколько лет в 50-е годы. Срываясь в штопор, он утверждает, что в 11 лет читал лекции в художественном институте Барнсдейла.
Спустя семнадцать лет этот многообещающий юный скульптор — а теперь уже музыкант, писатель и художник, известный под псевдонимом Капитан Бифхарт — даёт интервью для рекламной пластинки, которая будет рассылаться по радиостанциям как средство стимуляции интереса к его последнему альбому, Trout Mask Replica. Он рассказывает молодому журналисту Митболлу Фултону о своих юных годах. «Я был скульптором до 13 лет», — говорит он, — «я учился у португальца Агостиньо Родригеса», произнося каждый слог имени своего учителя с долгой хиповой растяжкой. Эта информация прошла в контексте забавного, озадачивающего и пугающего интервью, полного туманной игры слов и вербальных головоломок — нормально заумного по меркам 1969 года. У интервьюера никак не получалось уследить за своим собеседником (не говоря уж о каких-нибудь трудных вопросах), он не мог даже сколько-нибудь надолго затормозить его, чтобы выяснить подробности. То, что этот музыкант ещё и учёный скульптор, было хорошим материалом, и с течением времени информация постепенно преобразовалась — Аугустиньо Родригес (как его обычно неправильно называли) стал «знаменитым португальским скульптором», а его бывший ученик в дальнейших разговорах с музыкальной прессой стал всё более приукрашивать их отношения.