В субботу был английский. Сначала чтение, а потом Марина Михайловна стала слова спрашивать. И формы глаголов:
— Сафонов, — «работать»?.. Галуев, — «гулять»?.. Смирнова, — «красивый»?.. Назарук, — «принести»?.. Назарук!
— Что? — спросил Вадим.
— Он не слышал, — сказала я.
— Нужно слышать. Это уже не в первый раз… Я предупреждала. Придётся поставить двойку.
— За что? — спросила я.
— За невнимательность.
— За это не ставят. Вы его спросите — он знает.
— Ты учить меня будешь? — сказала Марина Михайловна.
— Можно, я отвечу? — поднял руку Вовка.
— Ставлю «два». Садись, Назарук.
— Значит, нельзя человеку задуматься? — сказала я.
— Перестань, — прошипела Рая.
— Прекрати! — Это Марина Михайловна сказала.
— Потому что неправильно, — сказала я. — Задуматься уж нельзя.
— Выйди из класса, — сказала мне Марина Михайловна. — У меня нет времени для споров.
— Лучше я выйду, — сказал Вадим. — Её ведь из-за меня.
— Нет уж, ты сиди и слушай.
— Ну, дайте я выйду! Можно?
— Нет, я сказала! Выйдет Светлана Волкова.
Я вышла. Хорошо, хоть до звонка недолго осталось.
На шестом уроке я получила записку:
Если что-нибудь случится
И вообще что-нибудь приключится,
Так и знай — твой товарищ и друг
Вадим Назарук.
Хорошие стихи, правда?..
Ох, и попало мне от мамы! Она кричала, чтобы я не лезла не в своё дело и не учила учителей, и что она хотела купить новые туфли, а теперь мне их не видать как собственных ушей, и что…
Я сказала, что мы за справедливость, а мама сказала, что я грубиянка, что она знает лишь одно; целыми днями — подавай, принимай, а благодарности не дождёшься, что не хватает только, чтоб мне снизили отметку за дисциплину, что пусть со мной говорит папа, а она умывает руки…
— Иди мой руки и садись обедать, — сказала мама. — А дневник не убирай, пусть лежит на видном месте. До прихода папы!..
…Очень правильная поговорка, что несчастье одно не приходит.
В понедельник нас с Вадимом отругала Марья Фёдоровна. Перед всем классом. Сказала, что у нас ложное чувство товарищества.
— У Райки зато не ложное, — сказала я.
— Рая перегибает в другую сторону, — сказала Марья Фёдоровна. — Она чересчур любит обвинять, а вы слишком защищаете.
— А что лучше? — спросил Ахмат. — По-моему, защищать. Если друзья.
— Смотря когда, — сказала Марья Фёдоровна.
А во вторник был урок физкультуры. Во дворе, потому что погода тёплая. Мы играли с мячом, а мальчишки стояли около ямы, где прыжки в длину. Я издали видела, как Петька нагнулся, набрал песку и бросил Ахмату в лицо. Ахмат закрылся руками и так стоит, а Вадим подскочил к Петьке да как стукнет в нос.
— Ой! — закричал Петька. — Аркадий Петрович, он дерётся!
— Смотрите, до́ крови! — крикнула Лида.
— Кто это сделал? Отставить прыжки, — сказал Аркадий Петрович.
— Я, — сказал Вадим.
— Выйди из строя! Ты что, у себя во дворе?
— Не во дворе, — сказал Вадим.
— Почему ты это сделал?
— А зачем он Ахмата?..
— Ахмат за себя может сказать… Я спрашиваю, почему ты ударил?
— Я же говорю: за Ахмата!
— Опять двадцать пять! При чём тут Ахмат? Почему ты во время урока драку устроил?
— Петька первый в Ахмата песком кинул! — сказала я.
— Тебя не спрашивают! — сказал Аркадий Петрович. — Он кинул, а этот кулакам волю даёт.
— Все глаза засыпал, — сказал Ахмат. — Получит ещё.
— Да-а, — сказал Петька с плачем. — Прямо в лицо бьёт. Самого бы так. Что я сделал?
— Ты мне хулиганства не разводи, — сказал Аркадий Петрович и помахал пальцем перед носом Вадима. — Если все начнут по лицу колотить…
— А если все будут песок в глаза бросать? — спросила я.
— Он же первый, — сказала Лида.
— Отставить разговоры! — крикнул Аркадий Петрович. — Я, кажется, ясно спрашиваю: почему ты ударил своего товарища по лицу?
— Не знаю, чего вы хотите, — сказал Вадим. — Я вообще говорить не буду.
— У директора заговоришь!
— Не понимаю, — сказала Лида. — Значит, песком можно, а кулаком нельзя?
— Ничем нельзя, — сказал Аркадий Петрович. — Но если кулаками на каждую ерунду отвечать, что это будет?
— А если бандит нападёт, тоже надо выбирать, чем бить? — Это Ахмат спросил.