Корни предлагаемой читателям повести, несомненно, уходят в далекое детство автора, в те годы, когда впервые была прочитана и жадно перечитана «Аэлита» Алексея Толстого. Очарование живого, поющего, громыхающего электрическими молниями мира, в котором каждый ищет свою правду, свою любовь и одновременно ощущение какой-то ужасной недосказанности, долго владело мною.
«Я грамотный, автомобиль ничего себе знаю. — Такое запоминается сразу. — С восемнадцати лет войной занимаюсь — вот все мое и занятие… Четыре республики учредил, — и городов-то сейчас этих не запомню… Один раз собрал сотни три ребят, — отправились Индию освобождать… У Махно был два месяца, погулять захотелось… ну, с бандитами не ужился… Ушел в Красную Армию. Поляков гнал от Киева, — тут уж был в коннице Буденного: „Даешь Варшаву!“ В последний раз ранен, когда брали Перекоп… Войны сейчас никакой нет, — не предвидится. Вы уж, пожалуйста, Мстислав Сергеевич, возьмите меня с собой. Я вам на Марсе пригожусь».
А инженер Лось? А любовь, разрывающая пространства?
Вот вернулись они с Марса — безнадежный романтик (из бывших) и неунывающий красный командир (теперь тоже из бывших). Любовь позади, борьба с олигархами Марса проиграна. Литературный критик тридцатых годов Георгий Горбачев гневно брызгал слюной:
«Гусев — не пролетарий, не коммунист, он деклассированный империалистической и гражданской войнами крестьянин, бывший махновец, потом буденновец, типичнейший партизан, авантюрист, сочетающий революционный подъем с жаждою личного обогащения. Он загребает в свои руки, когда он еще или уже не в боевом экстазе, в первую голову золото и „камушки“… Гусев — националист, и первая его мысль по приезде на Марс — присоединить Марс к РСФСР, чтобы утереть нос Англии и Америке… Гусев — типичный анархист: он бросает марсиан в прямой бой, не расспросив о силах врагов и друзей, об общей ситуации на Марсе… Не рабочий, не коммунист — взбунтовавшийся, деклассированный, жадный, мелкий собственник воплощает у Толстого русскую революцию…»
Много раз я пытался набросать на бумаге варианты возможного развития толстовской повести. И не одного меня мучила такая затея. По разным подсчетам, к сегодняшнему дню опубликовано в России не менее двенадцати попыток литературного продолжения знаменитой повести. Стоит ли браться еще раз? Кто знает? Но однажды я сказал себе: стоит! Очарование «Аэлиты» с годами ничуть не рассеивается, не пропадает, и осенью 2010 года на Тенерифе, где мы с женой вечерами обсуждали жизнь, которая кипела когда-то именно здесь, на обломках древней Атлантиды, я почувствовал: пора! И потянулся к бумаге. И результат этой работы перед вами. И если вы еще помните хотя бы в общих чертах удивительную, блистательную повесть Алексея Толстого, доброго вам чтения!
1
Товарищ нарком Ежов стоял у окна.
Глиняные (по цвету) каблуки сапог скошены.
Ноги присогнуты, будто с лошади соскочил, решил размяться.
Субтильный, узкоплечий (шашкой долго не помашет), морщился, глядя на лейтенанта Рахимова. Угадывалось в прищуренных глазах сильное желание подойти к сейфу, перегаром несло. Верхний свет выключен, на столе лампа с направленным на гостя оранжевым абажуром; поставлена лампа обдуманно — отбрасывает свет и на портрет товарища Сталина.
Лейтенант Рахимов тоже щурился.
Почти два месяца он провел в общей камере.
По голове не били, он привык, что кормят раз в день, — усиливает чувство ответственности. Теперь, на Лубянке, вздохнул облегченно. Вспомнил, как смеялись сопровождающие в машине. Синие околыши, красные верха — свой народ, не догадывались, кого везут. Считали, так, мелкая контра, по вызову. Шутили: какой-то гражданин по фамилии Блох недавно случайно задавил на бензиновой машине милиционера, видимо, рулить не умел. Явное вредительство. Вкатали по полной. Да и то, не дави милиционеров, как… Блох.
Товарищ Ежов поднял руку, потер лоб, изрезанный морщинами.
Портупея перетягивает мятую (не до парада) гимнастерку, почетные знаки. Всё дельно, просто, — у товарища Сталина тоже роскошных костюмов нет. А то, что лейтенант Рахимов оказался одного с ним роста (на самом деле выше, просто сапоги у Николая Ивановича подбиты специальными каблуками), товарища наркома еще более успокоило. Он не любил высоких людей. При росте в сто пятьдесят один сантиметр смотреть снизу вверх на какого-нибудь врага народа просто немыслимо. Хочется дотянуться маленьким кулачком до лица выродка. «С Февральской революции не пользовался отпуском… Чуть не семью видами болезней страдаю…» Так вдруг подумал, глядя на сухощавого лейтенанта. Тускло подумал, враждебно, потому что опять жгло, томило под ложечкой — то ли от тревожности, то ли от постоянных неясных ожиданий, то ли от водки, немыслимо питой ночью. Ощупал лейтенанта быстрым взглядом — неприязненно, чтобы тот, не дай бог, не почувствовал себя героем. Знаем, знаем, все про тебя знаем, лейтенант… В органах с двенадцати лет, из беспризорников… Когда-то по карманам работал, «стаканчики граненые», но окреп, из социально близких выбился в твердые свои, поощрялся личным оружием, с хорошей стороны проявил себя в операции «мракобесы»… Теперь вот два месяца провел в общей камере — там встревал в разговоры, слушал, запоминал. Из активных «мракобесов», эзотериков советских, как они себя называли, некоторых уже в живых нет, других раскидало по лагерям, а эхо их вражеской деятельности все еще отдается. Недавно на Охте рвануло. Стоял там домик — простой, веселый, бревенчатый. Хозяин — из инженеров. Там и рвануло. Взрыв немыслимой силы. Значит, ядовитые корни «мракобесами» глубоко пущены, значит, вросли в землю, как у того азиатского растения кок-сагыз, у которого они в землю уходят чуть не на десять метров. Умные химики до сих пор ломают головы. Сам Николай Николаевич Семенов, главный спец по взрывам, консультировал, внятного ответа не дал. Каменистую сухую землю в сторону от домика выбило канавой почти в два метра глубиной и ширины такой же, и вынесло раскаленный, плавящийся грунт по оплавленным валунам прямо к речке, при этом — удивительно — сам домик не пострадал. Каким-то образом взрыв был точно направлен в одну сторону — к речке. А кто создал такое удобное направляемое взрывчатое вещество? Где хранятся запасы? Как воспроизвести образец хотя бы в опытных количествах?
