Иегуда Амихай, один из ведущих современных израильских поэтов, родился в 1924 году в Вюрцбурге (Германия), в религиозной семье. У него было два родных языка — иврит и немецкий.
Вместе с родителями Амихай прибыл в Израиль в 1935 году. Закончил религиозную среднюю школу и в годы Второй мировой войны служил в Еврейской бригаде британской армии. В 1948 году во время Войны за независимость воевал в частях Пальмах.
Амихай изучал литературу и иудаизм в Еврейском университете. Преподавал во многих университетах и учебных заведениях в Израиле и за границей.
Широко известны стихи Амихая, переведенные на 33 языка. Он также автор двух романов, сборника коротких рассказов, трех книг для детей и нескольких пьес. Лауреат премии Бялика (1976) и премии Израиля по литературе(1982). В 2001 году его стихи включены в число 100 наилучших произведений современной еврейской литературы.
* * *
Тело — причина любви,
а потом — крепость любви,
а потом — тюрьма любви,
но когда человек умирает,
любовь выходит из него на свободу,
и как много её,
словно сломалась машина удачи,
и враз посыпались из неё,
звеня, все монеты
всех поколений счастья.
Перевод А. Воловика
(Из песнопений к Дням Трепета)
В великом молчаньи я ниву свою пашу, и беззвучен мой крик.
Побывал я в огне и воды прошел, но мир остается велик.
Ни в Иерусалиме, ни в Риме Его не нашел. По-прежнему Он незрим.
Вряд ли Он прячется в Мекке, и тщетно взывать: Ау, Элохим!
Вот она — слава Твоя…
Создатель Всего лежит на спине, как механик, под этим Всем.
Он вечно занят срочным ремонтом какой-нибудь из систем.
Я мечтал увидеть Его лицо, в глаза заглянуть, но, увы —
вижу только подошвы сандалий вместо Его головы.
Вот она — слава Его…
Даже деревья (возможно, и камни) выбирают себе царя.
Тысячу раз начинал я сначала, но жизнь проходила зря.
В конце длинной улицы нас сортирует Некто в платье простом:
«Этот, и этот, и этот, и этот…», на всех указуя перстом.
Вот она — слава Его…
Мне в античных скульптурах нравится то, что они не имеют рук.
О. если б и я без подвигов жил, разорвав их порочный круг.
Желтую майку — кольчугу мою — сними, и утри мне пот.
Я сражался, как рыцарь, во всех боях, пока не иссяк завод.
Вот она — слава моя…
Дай отдохнуть своим мыслям, что бредут по моим следам.
Они устали, в них ценности нет, я задешево их отдам.
Но стоит тебе холодильник открыть… На тебя упадет его свет,
И как отблеск иного мира — твой мерцающий силуэт…
И это — слава твоя!
И это — слава моя!
И это — слава Его!
Перевод И. Розовского
Сидящий под смоковницей звонит человеку, что сидит под лозой виноградной:
"В эту ночь они могут прийти. То есть, это вполне вероятно.
Листья прикрой, и деревья, чтобы не было видно их вовсе,
Мертвых домой позови, и готовься. Готовься!"
Белая овца сообщает волку:
"Люди блеют так страшно, что сердце стучит без умолку.
Скоро они и на копьях начнут сражаться.
На следующей встрече мы с этим должны разобраться."
Гои, то есть – народы мира, подобно статистам, робко
к Иерусалиму начнут стекаться (может возникнуть пробка)
и, томясь до поры в предвкушеньи событий известных,
оборвут все цветы на холмах окрестных.
Перековали мечи на орала, затем – обратно.
И так без конца, а зачем – никому не понятно.
Впрочем, в ходе таких перековок может случиться,
что железо раздоров сотрется и в пыль обратится.
Перевод И. Розовского
* * *
Четыре года мой отец был частью той войны.
Ее бесстрастный механизм – он убивал врагов.
А после боя собирал обрывки тишины,
Затем, чтоб выкроить меня из этих лоскутков.
Средь взрывов, крови и огня их трудно собирать,
Но он наполнил до краев свой старый вещмешок.
Там был пирог, что испекла ему в дорогу мать.
Все, что берег он – тишину и пирога кусок.
Он безымянным мертвецам смотрел глаза в глаза,
Чтоб до конца в себя вобрать их горечь и тоску,
Их смертный ужас, их любовь... Чтоб сыну показать –
Из чьих страданий скроен был моей судьбы лоскут.
Он думал – мне не суждено изведать их беду.
Но вот пришла моя война.
И я иду.
Перевод И. Розовского
Автобус, который доставит меня
к моему дому, тебя отвезет от него.
Мы никогда не увидимся.
Жестяная бирка,
на которой обозначен номер,
будет звенеть сквозь ветер,
словно сердце мое.
Перевод С. Гринберга
* * *
Мы любили тут. Действительность была уловкой.
Как раненая, пресса издавала вой.
За буквами газетных заголовков
мы прятались вдвоём с тобой.
Из новостей передавали что-то
и будто в воду канули слова.
Рычавшие подались на охоту,
рыдавшие — на поиски родства.
Лихим достались лучшие места,
влюблённым оставалась их мечта,
в стаканы чайных дам закапала тоска.
Застыли в ожидании войска,
навек они захвачены войной
и не вернутся никогда домой.
Перевод Я. Лаха
Порой Иерусалим — город ножей,
Но, хотя надежды на мир слишком остры,
Им не разрезать тяжелейшей действительности,
И они притупляются или ломаются.
Церковные колокола изо всех сил вызванивают
Спокойные, легкие звуки,
Но они становятся тяжелыми,
Как если бы ломом дубасили по миномету.
Тяжелые, заглушенные, раздавленные звуки.
А хазан и муэдзин пытаются петь сладкими голосами,
