В числе тех «модных» книг, которыми зачитывалась Татьяна Ларина, Пушкин называет роман французского писателя Нодье «Жан Сбогар»:
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль Вечный Жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
То, что Пушкин включил «известный роман Карла Нодье», как поясняет он в примечании, в круг чтения русской «барышни уездной», — лишнее свидетельство той большой популярности, которой пользовался «Жан Сбогар» в начале 20-х годов XIX века. Написанный в 1812 году, в годы Наполеоновской империи, роман этот был опубликован только в 1818-м, уже при Реставрации, и за короткий срок получил широкую известность во всей Европе. Сам Нодье впоследствии писал, что это был «самый блистательный из всех его успехов». О степени этого успеха в России достаточно красноречиво говорят несколько строк в письме А. И. Тургенева к Вяземскому, в которых он сообщает, что заплатил за чтение «Сбогара» десять рублей (деньги по тем временам немалые.—А. А.), но своей книги до сих пор не имеет.
В романе о «таинственном Сбогаре», казалось, словно в фокусе, сосредоточено было все то новое в литературе, что так пленяло читателя 20-х годов в произведениях современных ему писателей-романтиков. Тут было все, с чем он привык встречаться в этой новой литературе, — и таинственный замок, и страшная тайна, и роковая страсть, и картины природы — то меланхолической, то суровой, аккомпанирующей чувствам и настроениям героев, и странная, полубезумная девушка, томимая предчувствиями, и, конечно, в первую очередь — типичный романтический герой с его опустошенной душой, с мучительными сомнениями в существовании бога, с его трагической раздвоенностью — одновременно и ангел и демон, жертвенный защитник слабых и мрачный злодей. Были, правда, в этом знакомом облике черты, рождавшие и более далекие литературные ассоциации. Образ юноши-аристократа, ставшего разбойником во имя идей равенства и социальной справедливости, невольно вызывал в памяти благородный образ Карла Моора из шиллеровских «Разбойников». Однако прежде всего фигура Жана Сбогара, одинокого и разочарованного борца, гордо противостоящего миру социального зла, напоминала героев «восточных поэм» Байрона. Не случайно Пушкин ставит роман французского писателя как бы даже в ряду произведений «британской музы» и называет его вслед за байроновским «Корсаром». Родственность обоих образов казалась настолько очевидной, что, когда во Франции появились первые переводы сочинений Байрона, французская критика немедленно объявила «Жана Сбогара» подражанием «Корсару».
А между тем роман Нодье не был подражанием Байрону. Впоследствии автор «Жана Сбогара» насмешливо благодарил французскую критику за то, что своим обвинением в плагиате она заставила его познакомиться с творениями английского поэта, которого он до того не читал. Отсутствие прямого влияния подчеркивается, впрочем, простым сопоставлением дат: «Жан Сбогар» был вчерне закончен несколькими годами раньше байроновского «Корсара». Но, появившись в печати лишь в 1818 году, он органически влился в общий поток «байронических» произведений и в 20-е годы воспринимался уже в одном ряду с ними.
«Жан Сбогар» не был подражанием. Это было произведение, написанное современником Байрона, в ту же историческую и литературную эпоху, но при этом французским его современником, выражавшим в нем прежде всего свое отношение к событиям, происходившим на его родине.
Социальное зло, во имя разрушения которого Жан Сбогар становится разбойником, носит в романе Нодье вполне конкретно-исторический характер, — это буржуазная действительность Наполеоновской империи. При всей традиционности сюжета в основе «Жана Сбогара» лежат подлинные исторические события: антинаполеоновское движение славянских народов на Балканах, в так называемых Иллирийских провинциях — искусственной области, созданной Наполеоном из стран, отнятых им у Австрии; Нодье сам был свидетелем этой борьбы за национальную независимость в 1812 году, в бытность свою библиотекарем в столице Иллирии — Лайбахе. Ненавистный герою Нодье мир социального зла и несправедливости — это тот социальный строй, тот страшный, с точки зрения Сбогара, мир «цивилизации», который завоеватели несут на своих штыках народам, еще «наслаждающимся чистотой естественных чувств»; этот страшный мир, где действуют законы «общества», где властвует закон частной собственности, грозит вторгнуться и в «счастливую маленькую Черногорию» — последний «европейский оазис», где не знают слов: «это мое поле» и человек еще добр — то есть таков, каким его и создала природа.
Так под романтической маской разбойничьего атамана обнаруживается пламенный приверженец идей «Общественного договора» Руссо. Благородный разбойник оказывается поклонником прогрессивных идей XVIII века, с позиций которых и оценивает современные ему исторические события. Ибо «таинственный Сбогар» не только разбойник, он и мыслитель. Его «философия истории» излагается в случайно обнаруженной героиней романа «Записной книжке Лотарио» — ряде коротких изречений, являющихся плодом раздумий Сбогара-Лотарио над устройством современного ему общества.