К площади, на которой в Борлааме проводились аукционы, чужеземец подошел в то время, когда на ней продавали протея. Звали чужеземца Барр Херндон. Это был высокий мужчина с гордым лицом, отмеченным печатью одиночества. Но не таким он родился, хотя и его собственное, первоначальное лицо было в равной степени гордым, а сам он, прежний, был столь же одинок.
Плечами он проложил себе путь через толпу. День был теплый, душный, и немало праздных зевак собралось здесь, чтобы поглазеть на аукцион. Проводил его какой-то агозлид, маленький и толстый, но с голосом, напоминавшим рев быка. В вытянутой руке он держал протея, то и дело стискивая его, чтобы заставить принимать самые различные формы.
— Смотрите, леди и джентльмены, смотрите, какое множество необычных и захватывающих образов!
Как раз в этот момент протей принял форму восьмилучевой звезды, сердцевина которой была голубовато-зеленой, а каждая конечность — огненно-красной. Побуждаемый тычками безжалостного аукционера, он изменялся по мере того, как молекулы его тела теряли сцепление и отыскивали новую устойчивую структуру…
…змеи, дерева, ядовитой рогатой лягушки…
Агозлид торжествующе скалился перед толпой, показывая все пятьдесят своих желтых зубов, длиной до трех сантиметров.
— Ну, какую цену предлагаете? — требующим тоном прокаркал он на гортанном языке Борлаама. — Кто хочет купить это создание из далекой планетной системы?
— Пять стеллоров, — произнесла ярко накрашенная борлаамская аристократка, стоявшая впереди.
— Пять стеллоров? Любопытно, миледи. А кто начнет с пятидесяти? Со ста?
Барр Херндон прищурился, чтобы получше рассмотреть протея. Ему уже доводилось встречаться с изменчивыми формами жизни, и он располагал кое-какими сведениями об их особенностях. Это были очень своеобразные создания, жизнь которых превращалась в сплошные мучения, ни на мгновенье не прекращающиеся с того момента, как они лишались родных мест обитания. Их плоть обладала способностью непрерывно видоизменяться, принимая самые экзотические формы. Каждое такое изменение вызывало у этих созданий муки не меньшие, чем те, которые испытывали люди, когда у них обрывали конечности на дыбе при колесовании.
— Пятьдесят стеллоров, — прокудахтал один из придворных Властителей Креллига, неограниченного правителя обширной планеты Борлаам. — Пятьдесят за протея.
— Кто назовет семьдесят пять? — спросил агозлид у толпы. — Я доставил сюда это существо ценой жизни трех рабов, каждый из которых ныне пошел бы не меньше, чем за сотню. Вы хотите, чтобы я оказался в убытке? Стеллоров тысяч на пять?
— Семьдесят пять, — раздался голос из толпы.
— Восемьдесят, — последовал немедленный ответ.
— Сто, — предложила аристократка из первого ряда. Хищное лицо агозлида стало смягчаться по мере стихийного роста назначаемой цены. Протей продолжал непрерывно извиваться, принимая все более причудливые и вместе с тем жалкие формы. Херндон тесно сжал губы. Ему было хорошо известно, что такое подлинное страдание.
— Двести, — спокойно произнес он.
— О, новый голос! — возопил, ликуя, аукционер. — Голос из задних рядов! Вы, кажется, сказали, пятьсот?
— Двести, — хладнокровно повторил Херндон.
— Двести пятьдесят, — поспешил набавить цену стоявший по соседству какой-то аристократ.
— И еще двадцать пять, — сказал, молчавший до сих пор, владелец цирка.
Херндон нахмурился. Теперь, когда он вступил в торги, он — как и в чем-нибудь другом — всецело увлекся происходящим. Он ни за что не уступит другим этого протея.
— Четыреста, — уверенно предложил он. На мгновение над аукционным кругом воцарилась такая тишина, что даже были слышны с моря крики чаек, устремлявшихся вниз за добычей. Затем раздался спокойный голос из первого ряда:
— Четыреста пятьдесят.
— Пятьсот, — предложил Херндон.
— Пятьсот пятьдесят.
Херндон ответил не сразу, и аукционер-агозлид вытянул свою одутловатую короткую шею, высматривая, кто еще набавит цену.
— Я слыхал пятьсот пятьдесят, — тягуче, нараспев произнес он. — Недурно, но пока что недостаточно.
— Шестьсот, — сказал Херндон.
— Шестьсот двадцать пять.
Херндон с трудом переборол необузданное желание выхватить иглопистолет и пристрелить своего соперника на этих торгах. Вместо этого он еще крепче сцепил челюсти и процедил сквозь зубы:
— Шестьсот пятьдесят.
Протей весь изогнулся и стал похож на корчащегося от боли псевдокота. Толпа хохотала от восторга.
— Шестьсот семьдесят пять, — раздался все тот же голос.
Теперь торги превратились в поединок двух соискателей, в то время как все остальные присутствующие стали болельщиками, нетерпеливо ожидающими, кто первый отступит. Херндон присмотрелся к своему оппоненту. Это был рыжебородый придворный с ярко пылающими глазами и двойным рядом бриллиантов на камзоле. Он выглядел неизмеримо богатым. Не было никакой надежды на то, чтобы перешибить такого соперника.
— Семьсот стеллоров, — произнес Херндон. Спешно осмотревшись, он заметил стоявшего неподалеку мальчишку и, не мешкая, подозвал его к себе.
— Семьсот двадцать пять, — произнес аристократ.
— Видишь того человека? — зашептал Херндон мальчишке, — там, чуть впереди меня? Который только что назвал цену? Беги к нему и скажи, что его госпожа послала за ним и ждет его.