В 1713 году в Астрахань с компанией русских и татарских купцов, ходивших на малых судах к мысу Тюк-Караган, расположенному в северо-восточной части Каспийского моря, где обычно происходила торговля с туркменами, прибыл богатый туркмен по имени Ходжа Нефес. Основным занятием Нефеса была проводка торговых караванов от каспийского побережья вглубь материка, до самой Хивы и Бухары, а потому называли его «вождь», то есть проводник караванов; происходил он из туркменского племени, подчинявшегося султану Сайдами. Ходжа Нефес отправился в дом к жившему в Астрахани князю Самонову, был принят им и в приватной беседе сказал ему, что прибыл в город вовсе не по коммерческим делам, а с целью открыть российскому императору некую важную тайну, касающуюся дел, могущих принести Российскому государству немалую пользу.
Князь Самонов по крови был перс, родом из Гиланги, и у себя на родине считался знатным беком, но из-за сложившихся неблагоприятных для него обстоятельств вынужден был бежать из Персии в Россию, где принял христианство и поступил на службу, достигнув немалого чина. При русском дворе у Самонова имелись некоторые связи, и, оценив рассказанное Ходжой, он вызвался проводить его до столицы, чтобы там посодействовать в его деле. Князь и Нефес спешно выехали в Санкт-Петербург, где Самонов обратился к своему знакомому, князю Черкасскому, бывшему в то время при дворе в большой милости и силе. Это был представитель новой, молодой элиты русского государства, из компании придворных и близких к царю Петру людей, которых принято называть «птенцами гнезда Петрова».
Первоначальные известия о князе Александре Бековиче-Черкасском крайне смутны. Этот кабардинский княжич (отсюда и прозвище его «Бекович», от слова «бек»), по одной из версий, был похищен еще мальчиком и взят в качестве заложника верноподданности кабардинских князей — звали его тогда Давлет-Кази-Мурзой. В Москве, куда княжича привезли, его крестили и отдали на воспитание в дом князя Бориса Алексеевича Голицына, «ближнего боярина» еще царя Алексея Михайловича, в свое время исполнявшего роль «дядьки» при особе юного царевича Петра.
Рос и воспитывался он вместе с сыновьями князя, отличаясь от своих русских сверстников разве что «необычайной бойкостью». Когда пришло время, вместе с княжичами постигал азы наук у польского учителя и потому для своего времени считался весьма образованным юношей. Около 1698 года он начал служить при дворе государя вместе со своими назваными братьями, а через год одна из Голицыных — вдова Петра Ильмурзича, княгиня Анна Васильевна, урожденная княгиня Нагая, подарила Бековичу свои вотчины в Романовском уезде. Еще более укрепила положение кабардинского княжича при русском дворе женитьба на Марье Борисовне Голицыной, дочери его воспитателя. Так кабардинский княжич окончательно породнился со старинным русским боярским родом.
Вместе с другими молодыми людьми из знатных фамилий князь Александр в 1707 году был послан учиться в Европу, где получил блестящее образование, став специалистом по кораблестроению и дипломированным мореплавателем. Но едва он в 1711 году вернулся из-за границы, как по поручению Петра был отправлен с важной дипломатической миссией к себе на родину, в Кабарду. Незадолго перед тем казанский губернатор граф Петр Матвеевич Апраксин предпринял против Кубанской орды военный поход, и несмотря на то, что поход был очень удачным, кардинально он ничего не решил — горцы уклонялись от решительных сражений и вместо этого привычно рассеивались по горам, нападая из засад и после коротких стычек снова скрываясь. Эти племена донимали южные рубежи России опустошительными набегами, а так как отношения России с Турцией постоянно балансировали на грани военного конфликта, то парировать набеги поддерживаемых турками племен решили при помощи кабардинских князей. С царской грамотой князь Александр Бекович прибыл в родные места и, опираясь на родственников, уговорил князей Кабарды принять присягу верности и служения русскому царю. Среди присягнувших русской короне были мать Черкасского и два его родных брата.
По возвращении с Кавказа за столь успешное исполнение возложенного на него поручения князь Черкасский был произведен в офицеры гвардии. К тому времени, когда к нему в Петербурге явились князь Самонов и Ходжа Нефес, Александр Бекович состоял в чине капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка и считался одним из «царских любимцев». Князь Самонов ввел в дом Черкасского туркмена Ходжу Нефеса, и тот рассказал Бековичу, как где-то во владениях хивинских князей моют песочное золото…
* * *
Сведения о золоте, имевшемся в тех краях, приходили и ранее. Об этом, в частности, сообщал могущественный правитель Сибири князь Гагарин, который даже прислал в новую столицу Петра около пуда золотого песка, выкупленного во время путешествия по Бухарин дворянином Трутниковым; тот, в свою очередь, тайно приобрел его у одного яркендского купца, уверявшего, что это золото было намыто хивинскими узбеками где-то в районе Яркенда. Песок, привезенный по повелению Гагарина самим Трутниковым в Петербург, тщательно исследовали и нашли его «чистым металлом несколько белого цвета». В то время Россия не имела своих природных источников благородных металлов, и для чеканки монеты приходилось использовать серебро и золото, скупаемое ломом или изделиями. Весьма ходовой денежной единицей были «ефимки» — серебряные талеры, попадавшие в Россию из европейских стран: их выкупала казна и талеры перечеканивали в русскую монету на Монетном дворе в Москве. Обретение собственных золотых россыпей и серебряных рудников было давней мечтой русских царей, и на поиски драгоценных руд не один раз отправлялись экспедиции во главе с приглашенными из-за границы «рудознатцами». Но не золото, а вернее, не одно только золото давно влекло умы русских правителей на Востоке. Драгоценный металл был, можно сказать «тактическим интересом» русской короны в Средней Азии; главное же, о чем мечталось при русском дворе, состояло в отыскании надежных путей, ведущих в Индию и Китай.