В эпоху Рисорджименто — борьбы на освобождение и воссоединение Италии — в умах многих патриотов созрела и укоренилась идея об особой исторической миссии, которая должна выпасть на долю их страны. Эта миссия в их представлении была связана со славной традицией античного Рима и Ренессанса, — понимать характер традиции и существо великой миссии можно было по-разному. Было одно, благородное и идеалистическое, толкование: возрожденная и обновленная Италия покажет всем народам мира путь к созданию гуманного, справедливого, прекрасного общества, основанного на разуме и добре, понятие нации как морального факта, идея свободного и сознательного содружества людей, связанных традицией, славным прошлым, общей борьбой за национальную независимость, общими верованиями и надеждами, и всё это было одним из краеугольных камней Рисорджименто. Национальный миф был чрезвычайно силён и формировал сознание нескольких поколений. Он нашел свое отражение и в литературе долгого периода борьбы за воссоединение Италии.
Буржуазно-демократическая революция Рисорджименто осталась незавершенной надежды, мечты и иллюзии мадзинистов и гарибальдийцев развеялись как дым, и отрезвление наступило очень скоро. К власти пришла савойская династия; две исторически сложившиеся партии, сменявшие друг друга в правительстве — Правая и Левая, — проводили политику, не соответствующую общенациональным интересам и выгодную только крупной промышленной и торговой буржуазии и аграриям. Жизнь очень быстро показала, что «социальный вопрос», как тогда выражались, сохраняет всю свою остроту не только в деревне, но и в городах; значительные слои общества были охвачены глубоким разочарованием.
Если попытаться найти короткое определение новых процессов, возникших в сознании интеллигенции, разочаровавшейся в прежних своих идеалах, можно сказать, что она пожелала взглянуть правде в глаза, отказаться от мифов, увидеть Италию такой, какова она в действительности, заменить, как говорил знаменитый итальянский критик Франческо Де Санктис, идеальное — реальным. Таким образом, в последней трети девятнадцатого века господствующим течением в итальянской философии стал позитивизм, который крупный итальянский мыслитель Антонио Банфи определил как философское сознание развивающейся буржуазии. А в литературе возникло мощное реалистическое и демократическое течение — веризм.
Эстетика веризма (от слова vero — правдивый) была четко сформулирована его теоретиками и зиждилась на трех главных принципах: достоверность взятого из жизни и положенного в основу произведения материала, бесстрастие и безличность художника, обязанного правдиво излагать факты, но не интерпретировать их (этого требовала «научность» искусства); язык, соответствующий материалу, — отсюда регионализм, широкое использование областных диалектов. К счастью, в лучших своих произведениях писатели-веристы, и прежде всего крупнейший из них, Джованни Верга, отступая от теории, выражали свое авторское отношение к персонажам и событиям: не только фиксировали на бумаге факты и явления, но сочувствовали или осуждали.
Но в середине девяностых годов в Италии возникло и заявило о себе другое теоретическое и идеологическое течение, лидеры которого относились к позитивизму в философии и веризму в искусстве с величайшим презрением. Возник итальянский национализм в его грубой и отвратительной форме; идея исторической миссии Италии, лишившаяся благородной идеализации времен Мадзини, приобрела иной смысл и звучание. Политически идеологи национализма обвиняли стоявшую у власти буржуазию в том, что она труслива, ограниченна, несамостоятельна и ничего не делает для того, чтобы Италия превратилась в великую державу, достойную своего прошлого и обладающую такой же мощью, богатством и престижем, как, например, Франция. Это органически сочеталось с отвращением к самой идее политической демократии; народ трактовался как «сумма нулей», провозглашалась идея «высших индивидуумов и высших рас», что предвещало расизм. Идеологии национализма соответствовала и новая концепция аристократического искусства для избранных. В 1893 году Габриэле Д’Аннунцио в своих остро полемических статьях о Золя заявил, что вся культура и все мифы девятнадцатого века мертвы. Философии позитивизма и поэтике веризма, идеям прогресса, разума и демократии объявлялась беспощадная война Высшим законом искусства объявлялась Красота, отвергались все произведения, находившиеся «вне сферы чистой красоты». Вызывающе агрессивный аскетизм вполне естественно сливался с презрением к «черни» и крайним национализмом.
Главным идеологом итальянского национализма был весьма посредственный писатель, но очень волевой человек Энрико Коррадини. Он оказался на авансцене примерно в то же время, когда, Д'Аннуцио (начинавший как верист) провозгласил свой новый символ веры. Их идеи стали быстро распространяться, и в начале двадцатого века увлечение позитивизмом и поэтикой веризма уступило место новым, быстро менявшимся, иногда искренним, зачастую просто снобистским увлечениям и модам. Время было неспокойное, волна антидемократизма прокатилась по всей Западной Европе, увлекая многих представителей интеллигенции. Может быть, правы некоторые итальянские авторы, которые считают, что итальянская культура того времени, и своем отвращении к «провинциализму», жадно хваталась за каждый последний крик интеллектуальной моды, утверждавшейся в Америке или Европе. По мнению известного критика Карло Салинари, конец девятнадцатого и первое пятнадцатилетие нашего века, вплоть до первой мировой войны, прошли и Италии под знаком отрицания, под знаком «анти»: антидемократизм в политике, антипозитивизм в философии, антинатурализм в искусстве.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
