Роберт Янг
ИСТОРИЯ ПОСЛЕДНЕГО ЗЕМЛЯНИНА
Перевод Сергей Гонтарев
Я последний землянин.
Я хожу в бары якобы выпить, а на самом деле — понаблюдать за окружающими. Они не совсем люди, хотя у некоторых сохранились остатки их человеческого естества — в степени, прямо пропорциональной наполненности бокалов. Мой бокал полон. Я единственный человек. Последний землянин.
Я прихожу в бар ранним вечером, потягиваю коктейли и прислушиваюсь к своим мыслям. Бар, куда я люблю ходить, называется «Огонек свечи». Там по всем стенам — подсвечники с розовыми стеклянными абажурами. Помещение совершенно квадратное, для наблюдателя это идеальный вариант. Субботними вечерами я сижу в этом баре и слежу за окружающими.
Сегодня как раз суббота, и я вхожу в бар. Мысленно представляю, как я выгляжу со стороны. Высокий мужчина с по-военному прямой выправкой. Время меня пощадило — ни лицо, ни фигура не выдают моего возраста. Я не бросаюсь в глаза, но и не сливаюсь с толпой. Так и должно быть: из серой мышки — неважный наблюдатель. На мне темно-синий пиджак и чуть более светлые слаксы. Поскольку на улице холодно (март месяц), на шее повязан коричневый шарф. Цвета одежды неброские, но и не блеклые. Серость предпочитает тот, кто хочет казаться невидимкой. Я не хочу, даже если иду в компанию врагов.
Еще рано, и бар заполнен наполовину. Музыканты уже собрались, но пока не играют. У барной стойки полно свободных мест. Выбираю стул рядом с девушками — их двое, и они, очевидно, вместе. Я выбираю это место не потому, что девушки без кавалеров и я намерен приударить за ними. Просто с этой точки хорошо просматривается помещение.
У одного из барменов — их трое — я заказываю «Отвертку», прикуриваю сигарету и приступаю к наблюдению.
Я последний землянин.
В самом конце Великой войны, когда произошло вторжение из космоса, я служил на далеком арктическом острове — обслуживал радиостанцию. Кроме меня там никого не было. Инопланетяне спустились со своих орбитальных звездолетов и внедрились в сознание людей. Моя оторванность от цивилизации позволила мне избежать всеобщей участи. Возможно, были и другие причины моего спасения, но это лишь догадки.
Вторжение происходило тихо и незаметно. Вернувшись на базу, я не заметил ничего, никаких изменений ни в военнослужащих, ни в жителях материкового города, возле которого база располагалась. Изменения проявились позже.
Когда война завершилась — не знаю, укоротили ее инопланетяне или затянули, — я демобилизовался и вернулся домой. Тогда-то мне и бросились в глаза перемены в людях, в первую очередь, в моих близких. Главным образом это касалось их сексуального поведения, но не только. Помнится, я списал это на войну. Да, война меняет людей и, как правило, не в лучшую сторону. Поэтому я еще долго не подозревал о присутствии инопланетян. Как, слава Богу, и они не подозревали о моей истинной природе.
Сидящая рядом девушка видит, что мне некуда стряхивать пепел, и пододвигает пепельницу. Я благодарю ее. Наши взгляды встречаются.
Даже сейчас, оглядываясь в прошлое, я не могу точно сказать, когда именно пришло осознание, что я последний землянин, а разум остальных оккупирован инопланетными симбионтами, о которых люди не подозревают. Наверное, я начал прозревать в тот момент, когда заметил растущее влияние, которое эти невидимые существа оказывают на носителей. Со временем их влияние выросло так, что человеческие нравы стали полностью инопланетными, а сами люди, по сути, превратились в инопланетян.
«Пастух у Вергилия, — писал доктор Джонсон с письме лорду Честерфилду, — выросши, наконец познакомился с Амуром и признал в нем уроженца утесов».
Я тоже, выросши, наконец познакомился с Амуром и обнаружил, что утесы рухнули и стали его надгробием.
На другой стороне бара возникает движение. Сегодня день рождения одной из официанток, и в честь этого события на кухне испекли торт. На нем горит большая свеча с цифрой 21.
Музыканты берут в руки инструменты, певец затягивает Happy birthday to you, и все хлопают в ладоши. Официантка с сияющим лицом задувает свечу и нарезает торт тонкими ломтиками. Их передают по всему бару из рук в руки, и один из них плывет в мою сторону. Моя соседка протягивает мне торт, я говорю «Нет, спасибо», и она возвращает тарелку обратно. Наши глаза снова встречаются, и она вздыхает:
— Как хотелось бы, чтобы мне было двадцать один.
— Я думал, вам как раз столько, — отвечаю я.
И это не ложь. Хотя теперь я вижу, что ей около двадцати девяти или даже тридцать.
Человеческую сущность трудно вытравить всю, без остатка, и у некоторых инопланетян бокалы не совсем пусты. Например, у моей бывшей бокал полон на треть. Я женился вскоре после демобилизации, влюбившись с первого взгляда. Естественно, наш брак протянул недолго, но даже этот срок стал возможен благодаря необычному количеству человеческой сущности в ее бокале. Но в конечном итоге этого оказалось мало. Через пять лет она поставила точку в нашем трагическом мезальянсе.
К счастью, симбионты не умеют заглядывать в головы другим носителям и, следовательно, не могут знать, обосновался там кто-то из них или еще нет. Они могли бы это выяснить, только переместившись в чужое сознание, но они никогда так не делают, поскольку твердо уверены, что захватили все человечество. Иногда, очень редко, они общаются друг с другом — с помощью голосовых связок и рук своих носителей, и всегда в такой манере, чтобы носитель думал, что это общается он сам.