НА МАГИСТРАЛЯХ ТРЕХ СТРАН
В открытое окно вагона заглядывает большой букет пестрых полевых цветов.
— Кому?
— Анри Мартэну! — отвечает звонкий голос.
На другой станции возле окна появляется корзиночка с вишнями, темными, переполненными соком.
— Кому?
— Анри Мартэну! Он здесь.
Поезд идет по магистралям Чехословакии, Венгрии, Румынии, — поезд делегатов Всемирного фестиваля молодежи в Румынии.
Станция. Легкий стук в дверь купе. На пороге — школьник в коротких штанах с помочами крест-накрест. Он молча протягивает блокнот.
Делегат Анри Мартэн пишет: «Мы всё сделаем для того, чтобы ты не воевал, малыш».
Еще станция. Входит женщина средних лет, одетая, как одеваются для уборки дома — в комбинезон из дешевой синей материи. Ее дом в минуте ходьбы от станции. Когда поезд уже был у семафора, она выключила пылесос. Не было времени переодеться.
— Мне только взглянуть на вас, Анри Мартэн!
Короткая пауза. И следующей фразой женщина, прервавшая домашнюю уборку, объясняет, почему ей хотелось взглянуть на Анри Мартэна:
— У меня пятеро детей. Старшему сыну девятнадцать…
И еще станция. Входит парень в зеленой вельветовой куртке, накинутой на плечи, в башмаках на здоровенной подметке. Он веснушчат, смешлив, немного знает по-французски.
— Тебя в школе учили этому? — спрашивает Мартэн.
— Нет, не в школе. Учил отец, когда я был малышом. Отец ездил на заработки в Париж.
— А где он теперь?
Улыбка сходит с лица смешливого парня:
— Расстрелян гестаповцами. В сорок втором году, когда убили Гейдриха. Тогда многих наших расстреляли. В отместку.
— Кто был твой отец?
— Слесарь.
— А ты?
— Слесарь, как и ты, Анри.
— Ты доволен работой?
— Да. Но я хотел бы еще поплавать по морям, как и ты, Анри.
И веснушчатый парень снова смеется.
— Как я? — Мартэн немного удивлен.
— Ты не понял меня. Просто поплавать моряком.
— Не попав в такие переделки, как я?
— Разумеется. Но ведь, Анри, если бы мне или ребятам, с которыми я вожусь, выпали на долю такие переделки…
— То вы держались бы не хуже, чем я. Верю, конечно верю.
— Напиши мне что-нибудь на память, Анри. А я покажу ребятам.
— Охотно, дружище.
И Мартэн пишет: «Навяжем мир тем, кто не хочет мира».
Парень оглушительно смеется. Не все он может сказать на родном языке Мартэна и потому поглядывает на переводчика.
— Навяжем мир? Анри, так еще, кажется, никогда не говорили.
— Как будто.
— Раньше говорили о том, что навязывают войну.
— Да, так говорили. Но видишь ли, дружище, мы стали гораздо сильнее, чем были несколько лет назад…
— Когда ты сидел в тюрьме?
— Меня выпустили именно потому, что мы стали гораздо сильнее.
— Это верно.
— Ну, и теперь мы можем говорить, что навяжем мир. Не просьба, а воля, решимость.
— Навяжем мир любителям холодной и горячей войны…
— Их ничтожное меньшинство, этих любителей.
— Верно, верно. Что это? Поезд идет?
Просторы Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии. Прямые и извилистые реки, горы, синеющие к вечеру, знойная степь, над которой подрагивает дымка, кудрявые леса, убегающие по косогорам к горизонту. И колонна автомобилей на горизонте. Дробный стук колес на несколько секунд сменяется коротким гулом — еще один стальной мост позади. Важный аист смотрит вслед поезду, смотрит так, будто все понимает.
Вот она — даль чужих земель, которые так близки.
Говорят на разных языках, а французу Анри Мартэну понятно все, что говорят ему и о нем.
На станции, недалеко от венгерской границы, в вагон входит новый пассажир. Ему не нужен переводчик. Старый учитель, он прекрасно знает французский язык. Садится рядом с Мартэном, называет себя. Он втрое старше Мартэна, очень высок, сухощав, с седыми редкими волосами, тихим голосом и глубоким шрамом на морщинистом лице.
— Это знак Бухенвальда! — говорит он, указав на шрам.
— Вы были там?
— Два года. Эту отметину мне поставил эсэсовец, один из тех, кто считает войну естественным занятием человечества.
Узник Бухенвальда едет в этом вагоне почти до границы Венгрии. Он кладет свои костлявые, старые, со вздувшимися венами руки на сильные руки Мартэна и говорит:
— Анри, вы молоды, но и вас можно считать ветераном. Вы понимаете, Анри, что они хотели устрашить не только вас?
— Я это понял, но не сразу.
— Они как бы показали типичную судьбу.
— Типичную судьбу?
— Да. Типичную для тех, кто будет бороться против войны. Они как бы сказали всем: вот так будет с тысячами Мартэнов, с десятками тысяч, если возьмут верх милитаристы, реакционеры…
