У рассказов, как учил меня старина Хей (а он их наплел достаточно, чтобы
сойти за знатока), должны быть начало, середина и конец, вместе образующие
форму и движение, любимые слушателем. Значит, чтобы придать правильную форму
своей хронике тех памятных недель в Эджвилле и землях за ним, я должен
начать не с начала, а еще раньше, выдумать такое начало, которое пролило бы
свет на последующие события. Я, правда, не уверен, что такой способ —
наиболее верный. Иногда мне кажется, что правильнее было бы броситься
рассказывать очертя голову, скакать по хронологии взад-вперед, как
возбужденный очевидец, впервые излагающий увиденное; но коль скоро раньше я
никогда ничего не записывал, то, пожалуй, пойду проторенной дорожкой и
поступлю так, как советовал старина Хей.
Случилось это летом, когда обезьяны и тигры держатся на высокогорье среди
заснеженных вершин к востоку от города, а из Уиндброукена, лежащего по
соседству, к северу от нас, и совсем издалека приходят чужие люди с товарами
и иногда с намерением осесть; в это время можно появляться на равнине почти
без опаски. Наш Эджвилл забился в серый подковообразный каньон с такими
гладкими склонами, словно это глина, разглаженная пальцем великана; домишки
и лавки — по большей части побеленные и крытые дранкой — сгрудились в
дальней части каньона. Чем ближе к горловине, тем меньше построек, зато все
гуще идут заграждения из колючей проволоки, траншей и всевозможных скрытых
ловушек. За каньоном начинается равнина — каменистая пустыня, тянущаяся в
бесконечность и переходящая в полосу мрака, загородившую горизонт. Там
обитают Плохие Люди и дикие звери, а по другую сторону... В общем, кое-кто
утверждает, что другой стороны вообще не существует.
В то утро я выехал на чалой лошадке на равнину с мыслью поискать тигровые
кости, из которых вырезаю разные фигурки. Я направился на восток, к горам,
держась ближе к скалам. Не проехав и двух миль, я услышал гудок. От
любопытства поскакал на звук и еще через милю увидел под скалой красную
машину с кабиной-пузырем. Я уже видал пару таких, когда ездил в последний
раз в Уиндброукен за покупками: их мастерил какой-то старик по чертежам,
полученным от Капитанов. О машинах болтал весь город, но я не находил в них
проку: ведь единственным плоским местом, где на них можно покататься, была
пустынная равнина. На голове у человека красовался золотой шлем, искрившийся
на солнце. Приблизившись, я
разглядел, что водитель колотит ладонью по рулю, издавая пронзительные
гудки. Даже когда я остановил лошадку перед машиной, он не прекратил своего
занятия, словно не видел меня. Я смотрел на него с полминуты, а потом
крикнул:
— Эй! — Он глянул на меня, но лупить по рулю не перестал. Гудок был такой
пронзительный, что лошадка занервничала. — Эй! — снова крикнул я. —
Прекрати, не то накличешь обезьян.
Это его образумило — правда, ненадолго. Он обернулся и сказал:
— Думаешь, мне есть дело до обезьян? Черта с два! — Гудение возобновилось.
У шлема была решетка, загораживавшая лицо, но я все же рассмотрел, что оно у
него заостренное, бледное, с косыми глазами; сам водитель был одет в красный
комбинезон под цвет машины; впрочем, комбинезон не скрывал его болезненную
худобу.
— Пусть тебе нет до них дела, — сказал я, — но если не прекратишь этот шум,
они начнут швыряться в тебя камнями. Обезьяны уважают покой и тишину.
Он перестал гудеть и воинственно уставился на меня.
— Хорошо, — сказал он. — Подчиняюсь судьбе. Мое будущее предопределено.
— Да ну? — усмехнулся я.
Он откинул прозрачную крышу и вылез из машины. Моя лошадка попятилась назад.
— Я пересеку равнину, — заявил он, выпятив грудь и покачиваясь; можно было
подумать, что этот тщедушный человечек мнит себя десятифутовым верзилой.
— Вот оно что! — Я посмотрел на запад, в пустоту, простиравшуюся до самого
темного горизонта. — А последнее желание заготовил? Может, родне что
передать?
— Я наверняка не первый. Должно быть, у вас многие пытаются пересечь
равнину.
— Таких болванов не встречал.
— Но обладателей карты ты тоже не встречал. — Он достал из машины какие-то
заляпанные бумажки и помахал ими в воздухе, отчего моя лошадка захрапела и
чуть не встала на дыбы. Он оглянулся, словно боясь, что нас подслушают, и
сказал: — Этот мир не такой, как тебе кажется, совсем не такой. Я нашел
карты там, на севере. Можешь мне поверить, это настоящее открытие!
— А как ты поступишь с Плохими Людьми? Будешь лупить их по башке своими
бумажками?
Я успокоил лошадку и спешился. И оказался выше водителя на целую голову,
несмотря на его шлем.
— Я им не попадусь. Мой путь лежит туда, куда они не посмеют сунуться.
Что толку спорить с психом? Я сменил тему.
— Тебе не спрятаться от Плохих Людей, если не перестанешь будоражить своим
гудком обезьян. Зачем тебе это?
— Разминка. Подпитка энергией.
— На твоем месте я бы разминался подальше от скал.
— Никогда не видел этих обезьян. — Он посмотрел на скалы. — Какие они?
— Белая шерсть, синие глаза... Ростом с человека, только щуплые. И почти
такие же сообразительные, как мы.
— Не верю я в это. Ни единому словечку не верю.
