РИМСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ И РИМСКИЕ ИСТОРИКИ
Предлагаемая книга должна дать читателю представление о древнеримской историографии в ее наиболее ярких и характерных образцах, то есть в соответствующих (и довольно обширных) извлечениях из трудов самих римских историков. Однако римская историография возникла задолго до того, как появились в свет и были опубликованы труды представленных в данном томе авторов. Поэтому знакомство с их произведениями, пожалуй, целесообразно предварить хотя бы самым беглым обзором развития римской историографии, определением основных ее тенденций, а также краткими характеристиками и оценкой деятельности наиболее выдающихся римских историков, извлечения из работ которых читатель и встретит в данном томе. Но для того, чтобы уловить какие-то общие, принципиальные тенденции в развитии древнеримской историографии, необходимо, прежде всего, достаточно ясно представить себе те условия, ту культурную и идейную среду, в которой эта историография возникла и продолжала существовать. Следовательно, речь должна идти о некоторой характеристике духовной жизни римского общества (примерно с III в. до н. э. по I в. н. э.).
Широко распространенный тезис о тесном родстве или даже единстве греко-римского мира, пожалуй, ни в чем не находит себе более яркого подтверждения, как в факте близости и взаимовлияния культур. Но что обычно имеется л виду, когда говорят о «взаимовлиянии»? Каков характер этого процесса?
Обычно считается, что греческая (или шире — эллинистическая) культура, как культура более «высокая», оплодотворила римскую, причем последняя тем самым уже признается и несамостоятельной, и эклектичной. Не менее часто — а, на наш взгляд, столь же неправомерно — проникновение эллинистических влияний в Рим изображается как «завоевание побежденной Грецией своего сурового завоевателя», завоевание мирное, «бескровное», не встретившее в римском обществе видимого противодействия. Так ли это на самом деле? Такой ли это был мирный и безболезненный процесс? Попытаемся — хотя бы в общих чертах — рассмотреть его ход и развитие.
Об отдельных фактах, доказывающих проникновение греческой культуры в Рим, можно говорить еще применительно к так называемому «царскому периоду» и к периоду ранней республики. Если верить Ливию, то в середине V века в Афины была направлена из Рима специальная делегация, дабы «списать законы Солона и узнать учреждения, нравы и права других греческих государств» (3, 31). Но все же в те времена речь могла идти лишь о разрозненных и единичных примерах — о систематическом же и все возрастающем влиянии эллинистической культуры и идеологии можно говорить, имея в виду уже ту эпоху, когда римляне, после победы над Пирром, подчинили себе греческие города Южной Италии (то есть так называемую «Великую Грецию»),
В III веке, особенно во второй его половине, в высших слоях римского общества распространяется греческий язык, знание которого в скором времени становится как бы признаком «хорошего тона». Об этом свидетельствуют многочисленные примеры. Еще в начале III века Квинт Огульний, глава посольства в Эпидавр, овладевает греческим языком. Во второй половине III века ранние римские анналисты Фабий Пиктор и Цинций Алимент — о них еще будет речь впереди — пишут свои труды по-гречески. Во II веке большинство сенаторов владеет греческим языком. Дуций Эмилий Павел был уже настоящим филэллином; в частности, он стремился дать своим детям греческое образование. Сципион Эмилиан и, видимо, все члены его кружка, этого своеобразного клуба римской «интеллигенции», бегло говорили по-гречески. Публий Красс изучал даже греческие диалекты. В I веке, когда, например, Молон, глава родосского посольства, держал речь перед сенатом на своем родном языке, то сенаторам не требовался переводчик. Цицерон, как известно, свободно владел греческим языком; не менее хорошо знали его Помпей, Цезарь, Марк Антоний, Октавиан Август.
Вместе с языком в Рим проникает и эллинистическая образованность. Великих греческих писателей знали превосходно. Так, например, известно, что Сципион реагировал на известие о гибели Тиберия Гракха стихами Гомера. Известно также, что последней фразой Помпея, обращенной им за несколько минут до его трагической гибели к жене и сыну, была цитата из Софокла. Среди молодых римлян из аристократических семей распространяется обычай путешествий с образовательной целью — главным образом в Афины или на Родос с целью изучения философии, риторики, филологии, в общем, всего того, что входило в римские представления о «высшем образовании». Возрастает число римлян, серьезно интересующихся философией и примыкающих к той или иной философской школе: таковы, скажем, Лукреций — последователь эпикуреизма, Катон Младший — приверженец не только в теории, но и на практике стоического учения, Нигидий Фигул — представитель нарождавшегося в то время неопифагорейства и, наконец, Цицерон — эклектик, склонявшийся, однако, в наибольшей мере к академической школе.
