[Предисловие А. Кизеветтера]
Воспоминания графини Шуазель-Гуфье всецело посвящены императору Александру I. В них легко различить два элемента: 1 — рассказы о встречах графини с императором Александром, записи его бесед, описания его обращения с окружающими и 2 — велеречивые восхваления императора, на которые не скупится графиня, безгранично обожавшая Александра.
Рассказы о встречах графини с Александром представляют несомненный исторический интерес. Именно этими рассказами к настоящим мемуарам было привлечено внимание всех, кто занимался изучением истории Александра I. Здесь развертываются перед нами такие черты характера Александра, благодаря которым Сперанский назвал этого государя «сущим прельстителем». Перед нами — Александр в кругу блестящих великосветских дам. Он ведет с ними непринужденные разговоры, в которых кокетливые шутки постоянно пересыпаются утонченными любезностями. С необычайным искусством умеет он при этом придать своим речам и всей манере держаться оттенок искреннего простосердечия, оставляя в своих собеседниках и собеседницах такое впечатление, как будто он безотчетно отдается беспечному отдыху от серьезных дел в кругу людей, ему симпатичных; а между тем, вчитайтесь повнимательнее в его беседы с дамами, переданные графиней Шуазель-Гуфье, и вы заметите любопытную черту: среди самой непринужденной на вид беседы Александр ни на минуту не забывает, что перед ним — представительницы польского общества, которое он хочет в возможно большей мере привязать к себе узами личного доверия и симпатии. И за легкими формами его любезных шуток и неожиданных признаний прозорливый читатель разглядит искусные, тщательно взвешенные ходы салонной дипломатии. Тайна его успехов на этом поприще заключалась всего более в поразительном умении, когда это было ему нужно, сочетать царственную величественность с грациозным проявлением интимной короткости по отношению к тем, кого он хотел обворожить и пленить своей личностью. Эта черта Александра особенно выпукло выступает в рассказах графини Шуазель-Гуфье, и с этой стороны ее мемуары очень любопытны для изучения личности императора Александра Павловича.
Разумеется, те восторженные панегирики по адресу императора, которыми графиня неизменно сопровождает рассказы о своих встречах с ним, не имеют цены исторического свидетельства для характеристики Александра. Но и эти панегирики интересны для историка: они живо рисуют нам ту атмосферу обожания, которую Александр умел создавать около себя, искусно играя на людских сердцах. «Александр — прельститель» — так можно было бы озаглавить мемуары Шуазель-Гуфье. Эта сторона личности Александра играла огромную роль в его жизни и в истории его правления, и вот почему мемуары графини, отразившие на себе эту черту, заслуживают внимания тех, кто интересуется эпохой Александра I. Нужно только при чтении этих мемуаров постоянно отличать сообщаемые в мемуарах факты и высказываемые автором собственные о них суждения. Факты обрисовывают Александра. Суждения автора мемуаров обрисовывают ту среду, к которой автор принадлежал, и то впечатление, которое умел производить на эту среду Александр, очень далекий по действительным своим свойствам от начертанного графиней образа небесного ангела в русской короне.
Графиня Шуазель-Гуфье писала мемуары несколько приподнятым, изысканно велеречивым слогом. Мы думаем, что переводчица поступила правильно, сохранив и в русском тексте этот оттенок слога графини.
Настоящий перевод сделан с очень редкого первого французского издания мемуаров, вышедшего в 1829 г. Второе издание, появившееся в 1862 г., не воспроизводит во всей точности первоначального текста.
А. Кизеветтер
Всего прошло три года со времени того события, которое погрузило Россию в печаль и траур; и уже появились две истории императора Александра. Не оспаривая достоинство этих двух сочинений, я позволю себе заметить, что почти исключительно посвященные описанию политических событий и памятной борьбы между двумя величайшими державами Европы истории эти мало освещают личность монарха, который сыграл в этих событиях столь важную роль; они дают лишь поверхностную характеристику Александра, державного противника великого человека[1], который лишь в некоторых отношениях проявил больше величия, чем его добродетельный соперник.
В первом порыве естественной скорби, внушенной мне смертью моего государя, — монарха, которого я имела счастье знать, восхищаясь его благородным, трогательным характером, я пыталась описать добродетели того, чью смерть я оплакивала. Но — потому ли, что недавнее, сильное горе слишком воспламеняло мое воображение, или же потому, что я слишком увлекалась величием моего героя, я вскоре заметила, что тон, принятый мной в этом сочинении, не соответствует моим слабым способностям и не приличествует истории. Бросив тогда эту неудачную попытку, я горячо желала, чтобы знаменитый писатель, который один достоин быть истолкователем религии и гласом государей, взялся за предмет столь его достойный! По некоторым гармоническим отрывкам, которые успели уже появиться, я надеялась, что пламенное желание мое исполнится; но голос умолк, и желание мое сменилось сожалением. Тем не менее, раздумывая, — в тишине ли уединения, или среди шума городов и двора, — о прекрасной жизни Александра, я почувствовала, сколь мало я ценила выдающиеся добродетели этого государя, думая, что один лишь великий талант мог отдать им дань уважения и поведать о них потомству. Факты говорят сами за себя, и те, которые связаны со славным именем этого государя, имеют такую притягательную силу, что для правдивого их изображения достаточно выразить чувство благодарного сердца. Итак, я смею надеяться, что чувствительные души, не поддающиеся роковому влиянию охлаждающего времени, с интересом найдут здесь очертание благородных и великодушных качеств государя, заслужившего любовь и благодарность не только своих подданных, но и всей Европы.
