Воры и грабители устроили бы меня куда больше, нежели солидные господа, наведывающиеся в квартиру в мое отсутствие. Правда, насколько удалось установить, похищено ничего не было, даже из мелочей, разве что три маленьких кусочка ткани, один у выреза летнего черного платья и два на кончиках пояса, их заменили кусочками из явно другой черной ткани. Да и вообще незваные визитеры часто оставляют следы.
Делают ли они это сознательно, с намерением запугать меня, вызвать страх и депрессию, побудить к необдуманным действиям, чтобы я разоблачила себя и тем самым подтвердила их подозрения, или же, несмотря на всю свою сноровку, они просто-напросто неважные профессионалы, оставляющие следы, которые позволяют догадываться об их визитах в мое отсутствие, — этого я при всем желании сказать не могу.
Порой мне думается, что вернее первое, порой я склоняюсь ко второму. А впрочем, верным может быть и то и другое. Эту смесь профессиональной сноровки и некоторого даже педантизма с откровенно бьющим в глаза дилетантством я усматриваю в любых их начинаниях и действиях; все это могло бы показаться смехотворным, не будь события, развивающиеся в течение, как я полагаю, вот уже девяти месяцев, тревожными и даже весьма угрожающими.
Девять месяцев я живу в постоянном напряжении. Девять месяцев только и делаю, что приглядываюсь и прислушиваюсь. Оказавшись перед выбором, усомниться ли в собственном рассудке или по-прежнему верить собственным наблюдениям и собственному восприятию, я решила и дальше идти по раз избранному пути, наперекор возможным ошибкам и заблуждениям; они неизбежны, твержу я себе, неизбежны в силу крайней микроскопичности событий, что разыгрываются здесь и не только здесь, со мной и не только со мной, разыгрывались в недавнем прошлом и, судя по всему, будут разыгрываться и в будущем.
Фактом обнаружения периодических визитов неизвестных в мою квартиру — поначалу периоды эти были весьма значительными, а потом все более короткими, — фактом обнаружения сперва почти что доброжелательной, а потом все более настойчивой слежки за скромной моей особой, слежки, мотивы которой, несмотря на бесконечные раздумья, остаются мне пока неведомы, я обязана целому ряду грубых просчетов тех леди и джентльменов, что вот уже без малого год устраивают в моей квартире таинственные сходки, ну, кроме тех случаев, разумеется, когда они преследуют меня на улице, пешком или в автомобиле, прекрасно информированные обо всех моих делах и планах, о том, куда я отправляюсь на метро, в автобусе, трамвае, такси или просто пешком.
Ибо в отличие от захватывающей дух погони, которую каждый из нас знает по гангстерским фильмам, дорога позади моей машины нередко бывает пустынна. Как в детской сказочке про ежа и зайца, преследователи мои, отнюдь не ясновидящие, но снабженные подробнейшей информацией, которую представляет им гигантский служебный аппарат, частенько оказываются на месте раньше меня. Когда в одиночку, когда вдвоем, а когда втроем и даже вчетвером восседают они в поставленном у обочины автомобиле, с предельным вниманием изучая — даже в сумерках — план Мюнхена, какую-нибудь книжонку или газеты, хотя при таком освещении явно не могут разобрать ни слова.
Иногда, проходя мимо, я останавливаюсь, стучу в стекло автомобиля и не очень вежливо спрашиваю — после того, разумеется, как они повернут головы в мою сторону и соблаговолят опустить стекло, а процедура эта длится у них невероятно долго, — как пройти на ту или иную улицу поблизости. А иногда просто внимательно их разглядываю, словно издеваясь. В такие минуты я ощущаю свое над ними превосходство, которое, однако, уже через мгновение кажется мне столь же эфемерным, сколь смешным. Откровенно говоря, зачастую приходится убеждать себя в том, что подозрения мои не с потолка, что я по-прежнему в здравом уме и не гоняюсь за призраками.
По-моему, только человек, сам побывавший в сходной ситуации, способен понять, какое я испытала облегчение, когда наконец-то доподлинно установила, что в квартиру в мое отсутствие наведываются неизвестные. Ибо на первых порах, когда я входила в квартиру, у меня просто возникало ощущение, будто что-то неуловимо изменилось, хотя живу я одна. Ненадолго это выбивало меня из колеи, однако я пыталась противостоять досадному наваждению.
Тебе показалось, убеждала я себя и тогда, когда, вернувшись однажды домой, вновь обнаружила, что лампа на письменном столе выключена. А ведь в силу давней привычки, можно сказать причуды, эта лампа горит у меня целый день, независимо от того, работаю я или нет, дома я или ушла. Я выключаю ее, лишь когда ложусь спать.
Разумеется, я не могла быть вполне уверена, что не выключила лампу сама, по забывчивости или рассеянности. Вот почему с того самого дня я начала, уходя из дома, записывать на бумажке «лампа горит» и проставлять соответствующую дату.
И вот примерно через месяц, отперев входную дверь и войдя в прихожую, я бросила взгляд в кабинет и сразу обнаружила, что лампу опять выключили.
Вы только представьте себе такое. Гражданин нашей страны, соответствующим образом подготовленный благодаря публикациям в прессе и телевизионным репортажам, начинает по какому-то ничтожному поводу подозревать, будто за его квартирой следят; ежедневно, уходя из дома, он записывает — как бы смешно и дико это ни казалось ему самому, — что лампа у него на письменном столе горит, а в один прекрасный день, сделав кой-какие покупки, он возвращается домой и обнаруживает, что в его отсутствие лампу выключили. В остальном же, по крайней мере на первый взгляд, все в квартире без изменений. Несмотря на это, а точнее, именно поэтому его прошибает холодный пот.
