Молодой хирург Сергей Окулов завершал свое ночное дежурство. Надо сказать, что оно выдалось на редкость спокойным: всего четыре вызова в приемный покой и одна срочная операция, да и то несложная – по поводу катарального аппендицита. И это – в больнице «Скорой помощи»! Пожалуй, верь Сергей Окулов в чудеса, он счел бы это затишье одним из тех чудес, которые случаются накануне новогодних праздников. Ведь до Нового года остается всего два дня, точнее, теперь уже один день… Но разве врачу пристало верить в чудеса? В таком случае, остается лишь предположить, что до утренней пятиминутки не произойдет ничего чрезвычайного, а потому можно еще немного вздремнуть… И тут…
Судя по тому, что звонил не городской, а местный телефон, в приемный покой привезли больного. И ведь под самый конец дежурства! Вот незадача!
– Сергей Юрьевич, спуститесь, пожалуйста, к нам, – резкий голос медсестры приемного отделения окончательно прогнал его дремоту. – Срочно.
– Сейчас иду, – произнес Сергей Окулов. А про себя подумал:
«Вот ведь угораздило! И что там случилось? Нельзя, что ли, было подождать пару часов, когда откроются поликлиники? Ни раньше ни позже!»
***
На кушетке в хирургической смотровой сидела старушка в темно-серой куртке и сером пуховом платке. А рядом на полу сиротливо стояли ее войлочные бурки. Взглянув на босые ноги больной, хирург понял: это, как говорится, не поликлинический случай. Гангрена левой стопы с переходом на голень. Вовремя же ее привезли! Ведь если в ближайшие часы ампутировать больную ногу, жизнь больной можно спасти. Хотя это и сопряжено с риском – она уже стара. Кстати, сколько ей лет?
– Это мне только по паспорту девяносто пять годов, – пояснила старушка, увидев, как врач, пробежав глазами первую страницу ее истории болезни: «Анисимова Мария Ивановна, 1928 года рождения…», потянулся рукой к лежащему тут же паспорту, словно не веря в возможность подобного, после чего удивленно воззрился на нее. – А на самом-то деле мне сейгод[1] всего лишь девяносто первый пошел…
Вот как?! Хотя разве это имеет значение? Больной уже за девяносто. Целесообразно ли делать ей столь серьезную и травматичную операцию, как ампутация конечности? Ведь больная может просто-напросто не пережить ее. Или умереть от послеоперационных осложнений. В таком случае, стоит ли причинять лишние страдания заведомо обреченной пациентке?
Размышления хирурга прервал голос старушки:
– Доктор, скажите, ведь я поправлюсь? Мне к весне обязательно надо поправиться…
– А почему именно к весне? – спросил врач, в душе смеясь над наивностью больной. В самом деле – ведь она одной ногой уже стоит в могиле! А надеется выздороветь!
– Да как же? – похоже, старушка была удивлена, что человек в белом халате, по возрасту годящийся ей во внуки, не понимает столь очевидной вещи, как ее желание поправиться. – Я же тогда за город поеду. У меня там домик, огород: целых шесть соток. Вот в земельке-то покопаюсь! Стосковалась по ней – я же деревенская… Картошку посажу, овощь всякую, клубнику. Потом мне туда правнуков привезут: нянчиться. Внукам-то некогда – они работают. А дочка болеет. А я что? Мне они не в тягость – в радость. Так что мне к весне непременно надо выздороветь!
«Откуда в ней такая жажда жизни? – подумал хирург, глядя на руки старухи, покрытые голубой сеткой набухших вен, с суставами, изуродованными артритом. – Что хорошего она видела на своем веку? Только труд, тяжелый и неблагодарный труд. Разве это – жизнь? Тогда почему она так любит жизнь? Что дает ей силы жить?»
– Скажите, Марья Ивановна, а вы счастливы? – поинтересовался он.
– Да как же не счастлива-то? – отозвалась старушка. – Так счастлива, как дай Бог каждому. Вот вы, доктор, поди, мне не верите, а я правду говорю… Ведь и то счастье, что я на свете живу: все мои братья и сестры умерли во младенчестве, одна я выжила. Не иначе как это бабушка меня у Бога вымолила. Бабушка моя набожная была, молитвенная. Бывало, все меня учила: «Помни, внученька, это мы Бога забываем и от Него отступаемся. А Он-то нас никогда не забывает и не оставляет». Мы с ней в нашу церковь часто ходили – в Вожеге у нас красивая церковь была, каменная. Там батюшка служил; не помню, как его звали. Может, потом вспомню… Старенький такой, весь седой. Прямо как святитель Николай с той иконы, что у нас дома висела. Я по малолетству думала, что на ней наш батюшка нарисован… больно уж они были похожи. Вот какая я тогда глупая была!
Мне к весне обязательно надо поправиться. Я тогда за город поеду. Картошку посажу, клубнику. Потом мне туда правнуков привезут нянчиться
А потом (мне тогда лет шесть было) родителей моих раскулачили и увезли куда-то. Так и не знаю, где они сгинули. А нас с бабушкой оставили, сказали: сами, мол, помрут. Только из дома выгнали… И пошли мы с ней по соседним деревням: что нам подадут Христа ради – тем и жили. Год так прожили. А там на Крещение морозы ударили, да такие сильные, что бабушка застудилась и слегла, а вскоре померла. Ан свет не без добрых людей: был у нас в деревне фельдшер, Матвей Семенович. Он меня к своим детям в няньки взял. Да я у них и всю другую работу по дому делала: жена-то Матвея Семеновича здоровьем слабенька была… А жила при больнице, в кладовке рядом с кухней. Когда же подросла, Матвей Семенович меня учить стал: как за больными ходить, да как анализы брать, да как рецепты читать. Как же я рада была учиться! Да однажды ночью приехали из Вологды, забрали Матвея Семеновича и увезли. После того у нас больницы и не стало… Куда податься, чем жить? Но и тут Бог меня не оставил: прослышала я, что в Вологде на железную дорогу рабочие нужны, и пошла туда…
