Эта загадочная и поразительная история началась 13 сентября, в пятницу, в 15 часов, на подмосковной даче следователя Московской горпрокуратуры Григория Филиппова.
Посмотрев на вдруг потемневшее небо, Григорий увидел огромную черную тучу, с необычайной быстротой двигающуюся в его сторону. И он заторопился с уборкой сушившегося на воздухе лука, затаскивая его на веранду дачного домика. Он надеялся до начала грозы справиться с этой работой. Однако ошибся в расчетах. Зловещая туча, увеличиваясь в размерах, приближалась более стремительно, чем он предполагал.
«Сейчас ливанет!» — вздохнул он расстроенно, поняв, что не успеет перенести лук в укрытие.
Между тем с северной стороны над дальним полем внезапно появилось несколько совершенно черных колонн. Они не имели определенной формы и беспрестанно изменялись в величине и очертаниях: то стояли неподвижно, то скользили по полю, изгибаясь и наклоняясь друг к другу, словно в каком-то фантастическом танце.
Григория охватило непонятное беспокойство, какое прежде не возникало при надвигающейся грозе. Он почувствовал какую-то тошнотворную тоску, подступившую в область солнечного сплетения и не желавшую покидать его. Эта растущая тоска словно пришла и осталась навсегда. Внезапно Грише стало совершенно неважно, намокнет ли его урожай. Словно этот урожай ему и вовсе уже не пригодится…
Со стороны черных колонн стал доноситься какой-то гул, похожий на шум водопада, по временам прерывавшийся как бы треском пистолетного выстрела или раскатом отдаленного грома. Угрожающий шум нарастал, становился более отчетливым. И вдруг Гриша явственно ощутил хлынувший на него поток жаркого воздуха. Нет, это не похоже на приближающуюся грозу. Это было нечто другое, более страшное. Неведомая опасность приближалась, и сомнений в этом уже не было.
«Неужели это смерч?!» — с ужасом подумал он, остолбенев посередине дачного участка. Слышать об этом опасном и ужасном явлении природы приходилось, но чтобы увидеть лично… «Нет, не может быть, вечно мне что-нибудь мерещится! Сейчас просто пойдет дождь и потом просто закончится… И ничего не произойдет… И надо убрать этот чертов лук…»
Гриша, придав себе как можно более равнодушный вид, начал собирать лук медленно и спокойно, доказывая себе, что ему, Грише, ничто не может угрожать.
Между тем его начало придавливать воздухом, в ушах появился звон, который постепенно занял вес Гришино внимание. Да, это надвигался смерч — самое разрушительное и наиболее загадочное и таинственное стихийное бедствие, еще мало изученное и понятое человеком. Свинцовые тучи заволокли все небо. Вот черные танцующие колонны слились в одну большую, которая, словно гигантская вращающаяся юла, покачиваясь, устремилась в сторону Григория.
Ужас парализовал его волю. Он не мог даже пошевелиться, не то что предпринять хотя бы какие-то меры для своей защиты. Большего страха, чем сейчас, Гриша не испытывал за все прожитые двадцать семь лет. Он увидел, как крутящийся столб смерча поднял высоко в воздух, будто пушинки, несколько большущих старых тополей, вырванных из земли с корнями, дачный домик соседа Селиверстова, заплот[1] и «Москвич» соседа Колыханова. Все это полетело вместе с пылью ввысь, словно мелкий мусор в раструб мощного пылесоса. Это было последнее, что Григорий увидел. В следующее мгновение его обдало горячим воздухом, словно из жерла домны, затем какая-то могучая сила сдавила его со всех сторон и со страшной силой швырнула в черное небо. Григорий успел только подумать: «Господи, пощади ради мамы. Как она без меня…» — и потерял сознание.
«Ма-а-ма-а-а…» Очнулся Гриша от звука собственного хриплого голоса и не сразу понял, что этот голос — его. Он медленно приоткрыл глаза и понял, что мир превратился в макароны… нет, не макароны, тогда что это? Бледное рассветное небо было расчерчено в желтую полосочку, и эта полосочка была совершенно непонятной. Гриша с трудом заставил себя почувствовать свою правую руку и попробовал эту полосочку потрогать. Полосочка позволила себя потрогать, и вдруг все встало на свои места. Гриша лежал в большом разметанном стоге сена, а загадочные полоски на небе были не чем иным, как тем самым сеном, которым было засыпано Гришино лицо.