Искатель, 1983 № 01

Это был его третий боевой вылет. Антон все еще не мог привыкнуть к тесноте стрелкового «фонаря», летящего под облаками. Внизу невидимо проплывала земля, занятая теперь врагом, словно вымершая — без огонька, с затаившейся по выжженным селам жизнью, со своей бедой, надеждой, перепутанными судьбами, горем плена и яростными, насмерть схватками прорывавшихся к фронту окруженцев. Слева по курсу в черной полынье купалась луна, то исчезая, то вновь появляясь. Луна им была ни к чему. В наушниках щелкнуло.

— Ваня, до цели двадцать километров, — сообщил штурман пилоту.

Интересно, что чувствует Борис там, под брюхом Ила, в нижнем «фонаре» стрелка. Они редко делились впечатлениями, каждый держал свое при себе. Вообще мало разговаривали после того памятного собрания в канун войны. Вначале были как чужие, потом их, студентов-первокурсников, свел военкомат — всех вместе, но только они двое попали в воздушные стрелки. Судьба… И никогда не забыть первого острого ощущения высоты, той жуткой радости неба, свободы, способной, как он понял по се — бе, взять человека целиком, навсегда; и первый вылет на бомбежку, рассветное небо, мрет в дыму, и встреча на земле, когда он, еще весь дрожа от пережитого, пожал на радостях Борьке руку и тот ответил ему со слабой усмешкой; и слова командира — капитана Ивана Иваныча — с веселым подмигом: «Молодцы, ребята, с вашими данными долго тут не задержитесь. Пошлем учиться на летчиков».

Вот он, в двух метрах за бронеспинкой, Иван Иваныч, человек, от которого зависела их жизнь и удача. — По карте ровно пять, — снова донесся голос штурмана. — Нет ошибки?

— Не должно…

И тотчас глаза застлало туманом; самолет пошел с набором высоты, казалось, «фонарь» облепило ватой. На вираже Антона прижало к стенке. Повторялся привычный маневр: капитан заходил на цель с тыла, чтобы потом, случись беда, напрямую тянуть к линии фронта. В этом был свой резон, если бы не триста километров, отделявших от этой линии.

«А ведь я хитрю, — сказал он себе, — бог знает о чем думаю».

Он и впрямь старался чем-то заполнить эти вечно длящиеся последние секунды до цели, как правило, охраняемой воздушным патрулем. Так было и в прежние вылеты, когда в ожидании врага немели пальцы на скобах. В прошлый раз капитан обманул «фоккеров», уйдя в облака и трижды меняя курс. Если вынырнет тупорылый, успеть бы заметить. Он ждал его как избавленья, ждал дела.

— Выходим на боевой курс, — возвестил штурман.

Облака внезапно размыло, все так же слева заслепила луна, и самолет без снижения пошел к невидимой цели… Вот-вот она возникнет в окуляре сперва неясным намеком, потом огоньками станционных стрелок, семафоров, клубом паровозного пара. Только бы поймать ее точно. Антону словно передалось напряжение штурмана, даже пальцы поджались в сапогах…

Вот когда он его увидел, серебристо блеснувший нос «мессершмитта», на лунной дорожке, казалось, даже различил темные очки летчика за стеклом кабины…

— Капитан! Немец сбоку, с хвоста! — И до боли в пальцах сжал рукоятки. Стрелять бесполезно, «мессер» нырнул в мертвую зону, а их самолет лег на боевой курс и, стало быть, уже не мог сманеврировать, не рискуя промахнуться по цели. Но он все-таки сообщил о нем командиру. Огонь зениток мгновенно стих, и одновременно он, увидел огненную трассу. Пол качнулся под ним — что-то там случилось у летчика. — Вань, левей на градус!

— Стараюсь, — незнакомо, с хрипом ответил капитан.

— Зацепило?

— Рука. И в ногу…

— Меня тоже, — прозвучало в ответ. — Доверни… Еще немного, еще… чуток.!

Вот оно; обожгла мысль, влипли. Странно, в эту минуту он не подумал о неизбежном, о том, что их ждет, словно капитан и в самом деле был всемогущ, и только билось в висках это Штурманское «еще… еще чуток», и он мысленно, помогая командиру, что было мочи тянул с натугой рычаг, жал помертвевшей ногой на педаль, потому что от этого зависело все.

— Так, хорошо… Бросаю!.. — И совсем тихо, с бессильным горловым клекотом: — Ваня, ребята… Все…

Самолет тряхнуло — бомбы полетели на цель.

— Как вы там, Иван Иваныч? — спросил Антон…

— Плоховато, ребятки. Совсем. Штурман?!

В наушниках тишина.

— Штурман!

Молчание.

Только сейчас Антон заметил дымный шлейф позади самолета, в то же мгновение чуть выше, но все ещё недосягаемый, опять мелькнул «мессер». Он летел почти в хвосте. Антон закричал капитану, словно тот и впрямь мог оттянуть на себя штурвал. И случилось чудо: самолет с надрывом пошел вверх, на долю секунды подставив немца под прицел. Антон вжал гашетки, вложив в них всю рвущуюся наружу ненависть, и вдруг понял, всем своим существом ощутил — попал, врезал ему в мотор. Сверкнуло — и самолет исчез.

— Молодцом, — тихо прошуршало в наушниках, и Антона отчего-то вдруг стали душить слезы.

— Иван Иваныч…

Огонь уже облизывал кабину, едко запахло гарью. И опять сбоку на пересекающемся мелькнул «мессер» — другой? Машина мчалась вниз крутым скольжением. То ли капитан из последних сил пытался сбить пламя, то ли уже не владел штурвалом. И снова Антон, выгадав момент, нажал на гашетку и, уже не отрываясь, давил до конца. Потом его оглушило неожиданно громкое: