ПОГРАНИЧНАЯ СТАНЦИЯ. В купе, где сидит один человек, входят двое пограничников.
Они проверяют паспорта пассажиров.
— Господин Лорс?
— Да.
— Подданный Франции?
— Да.
— Следуете в Харбин?
— Да.
— Пожалуйста. Счастливого пути.
Пограничники уходят. Поезд медленно трогается. В купе входят три пассажира. Один из них забрасывает на сетку баул, второй садится возле Лорса, третий прилипает к окну.
Лорс поднимается со своего места, хочет выйти из купе. Тот человек, который забрасывал баул в сетку, каким-то очень незаметным, но точным движением подставляет Лорсу ножку. Лорс падает, поворачивается на спину, выхватывает из бокового кармана пистолет. На него бросается один из трех. Быстрая борьба, сопение, ругательства. Поезд, дрогнув, останавливается. Тот, что боролся с Лорсом, спрятал его пистолет в карман, поднялся и сказал:
— Только давайте без цирка, Сомов. Пошли…
КАБИНЕТ НА ЛУБЯНКЕ, В МОСКВЕ. Сомов-Лорс кончает писать свои показания, передает их Прохорову — ведущему работнику Восточного отдела ЧК. Тот просматривает написанное и говорит:
— Вы так много пишете, что мне трудно выявить для себя главное.
— Побежденные всегда пишут много. Особенно любят мемуары сочинять в камере, — усмехается Сомов.
Прохоров внимательно смотрит на Сомова и переспрашивает:
— Страшно?
— Да.
— Что ж, страх в данном случае неплохой базис для сотрудничества…
— Вы предлагаете мне…
— Я вам пока ничего не предлагаю. Я констатирую явление.
— Я готов сотрудничать с вами…
— Да?
— Да.
Прохоров чуть улыбается, снова листает материалы и спрашивает:
— Значит, как я могу понять из ваших показаний, в парижском эмигрантском центре барона Унгерна считают наиболее перспективной фигурой?
— Да.
— План его выступления распадается на две фазы: первая — поднять монголов против хунхузов, прогнать их, а после — рывок на Москву? Не так ли?
— Вы правильно меня поняли.
— Вы посланы координационным парижским центром для того, чтобы на месте, в Монголии, скорректировать планы совместных выступлений всех белых сил против нас — на Востоке и на Западе?
— Да.
— Хорошо… Можете идти…
Сомов медленно поднимается с табурета, стоящего посредине комнаты.
— Одну минуту, — останавливает его Прохоров. — Опишите мне, пожалуйста, вашего парижского шефа, генерала Балакирева.
— Старик. Брит наголо, с большой седой бородой. Очень высок… очень худ…
— Когда он должен выехать к Унгерну?
— Через две недели.
— За две недели вы надеялись ознакомиться со всеми планами Унгерна?
— Да. Дней за десять.
— Так же, как вы, — через нас?
— Нет. Через Японию…
— Ясно… Пожалуйста, распишитесь на этом листке.
— Нужен мой почерк? — спрашивает Сомов, медленно отходя к двери. Прохоров кивает головой.
— И последнее — назовите мне пароли и явки в Харбине. Кто вас должен переправить оттуда к Унгерну.
Сомов оборачивается и напряженно, сосредоточенно всматривается в лицо Прохорова:
— Вы погибнете там. Я не пылинка, меня знают многие…
— Ваши знакомые — тема особого разговора. Итак, пароль.
— В русское консульство я должен явиться к генералу Бакичу…
МОНГОЛЬСКАЯ ЮРТА. Два хунхуза гонялись за девушкой. Молоденький высокий офицер стоял возле порога, придерживая старуху, которая плакала, рвалась и кричала:
— Иртынцыцык! Иртынцыцык!
Яростно отбивалась Иртынцыцык от хунхузов, но они повалили ее, связали руки веревкой и вывели из юрты.
Когда они проводили ее мимо офицера, тот погладил ее по щеке и сказал:
— Девочка, ты так прелестна. Зачем кричишь ты? Тебя ждет счастье подле меня, а не горе.
Офицер вышел вслед за девушкой из юрты, а старуха ползала за ним на коленях, хватала его за сапоги и причитала:
— Отпустите Иртынцыцык, отпустите Иртынцыцык!
Офицер шел мимо десятков монголов, которые стояли на коленях на поляне, а хунхузы выгоняли скот — баранов, коней, коров. Два солдата затолкали Иртынцыцык в машину — старенький, открытый «линкольн», — она крикнула людям, стоящим на коленях:
— Скажите Мунго, скорее скажите Мунго!
Офицер сел подле девушки, хунхузы — один за руль, другой на первое сиденье, и машина умчалась. А люди продолжали стоять на коленях, потому что пять кавалеристов пересчитывали скот, который потом они погнали следом за автомобилем.
ЖЕЛТАЯ, СОЛНЕЧНАЯ МОНГОЛЬСКАЯ СТЕПЬ. На многие километры растянулась армия Унгерна: пешие, конница, автомобили, артиллерия, обозы. Головной отряд состоял из шести всадников. Это барон Унгерн, его заместитель — бурят Ванданов и личная охрана.
— Где монастырь? — спросил барон одного из охранников.
Охранник оглядел небо и, прищурившись, кивнул головой на восток:
— Там.
Унгерн пустил коня. Свита следом.
Монастырь старика настоятеля Дамба Доржи — маленький: всего двенадцать юрт.
В самой большой юрте старик молился. Он строго смотрел на изображение.
В юрту, осторожно ступая, зашли Унгерн и Ванданов. Охранники стали у входа, а старик продолжал молитву:
— Бог, помоги, спаси из тюрьмы твоего сына, императора нашего Богдо Гэгэна.
Загремела снова музыка, заухали барабаны, простонали флейты.
— Бог, вырви из темницы Хатан Батора Максаржава.
Снова загремела музыка и снова заухали барабаны. Унгерн обернулся к Ванданову и тихо спросил:
— Кто такой Хатан Батор?
— Это военный министр монголов. Старик-настоятель услыхал шепот у себя за спиной, обернулся и увидел высокого, молодого еще, рыжего, вислоусого, поджарого человека в монгольском халате, подпоясанного красным кушаком, с генеральскими русскими погонами и с крестом Владимира на остром кадыке.
