Чеслав Хрущевский
Исчезла музыка
Музыка оборвалась сразу, словно кто-то перерезал магнитофонную ленту, будто кто-то приложил указательный палец к губам или топнул ногой, требуя абсолютной тишины. Люди строят санатории, в которых властвует тишина. Тишина может успокаивать, спасительная тишина лечит. Тишина бывает сладкой, как мед, и бархатной, как глаза газели. Тишина в радиостудии во время концерта нервирует. Диктор включил внутренний телефон. Взбешенный неожиданной паузой, он всю свою злость выместил на дежурном технике.
- Вы там все с ума посходили! Кто выключил магнитофон? Немедленно запасную ленту! Почему не отвечаете? В эфире тишина! Что я скажу слушателям? Почему, черт вас побери, прервали концерт?
- Если бы я знал! С виду все в полном порядке, кассеты вертятся, магнитофон работает. Ничего не понимаю! Запускаю запасную ленту с мелодией "Обожаю, Джонни, твист". Внимание!
Диктор извинился перед слушателями, объявил новый музыкальный номер, выключил магнитофон, включил трансляцию. Прошла секунда, две, три, четыре. Тишина поставила на ноги главного программиста, аварийная группа приступила к работе. Диктор объявил слушателям:
- Извините нас, но, к сожалению, повреждение серьезно и, чтобы его исправить, потребуется некоторое время. А пока прослушайте последние сообщения.
Ежедневное восхождение по крутым ступеням башни на балкончик под часами было не самым приятным занятием в жизни сержанта Уэрбса. Сержант подсчитал, что за двадцать семь лет он дважды покорил Монблан. И все ради того, чтобы жители Вале могли послушать хейнал [сигнал трубача, приуроченный к определенному времени] и повздыхать. Уэрбс трубил ежедневно, трубил, не отступая от традиций, немилосердно фальшивя и в душе проклиная идиота-стражника, который четыреста лет назад, заметив орду варваров, протрубил тревогу. Потом оказалось, что это дикие свиньи забрели под стены города. У страха глаза велики, ночь была безлунная, а стражник страдал бессонницей и изрядно выпивал. Поэтому неудивительно, что произошло то, что произошло. Двадцать тысяч жителей Вале высыпали на улицы города. Забаррикадировали ворота, расхватали оружие. Стенания женщин и вой псов заглушали молитвы священников, а стражник трубил и трубил и дождался наконец, что начальник стражи съездил ему по шее. Тогда стражник подавился слюной и оторвал трубу от распухших губ. На рассвете увидели неприятеля, изрывшего пятачками поле, и весь город зашелся душеспасительным смехом. В честь этого события сержант Уэрбс двадцать семь лет подряд ровно в полдень трубил хейнал. Наказанье божье, а не работа. Он поднес трубу к губам, набрал в легкие побольше воздуха и дунул. Однако труба не издала ни звука. Несколько удивленный, сержант поправил мундштук, вытер губы ладонью и дунул опять. Труба молчала. Обескураженный, сержант отправился вниз. Трубу внимательно осмотрели, но никто не мог сказать, почему она замолчала.
Шум утих, послышались аплодисменты. Франческо Ромиони всегда встречали восторженно. Дирижировал он гениально. Дирекция Ла Скала подписала с гением контракт на два года, был дан торжественный банкет. Главный директор сказал своему заместителю:
- За эти два года мы недурно подзаработаем. Уж я знаю, что говорю. Ромиони притягивает публику, как магнит железные опилки. Гений. Оркестр, которым дирижирует Франческо, играет словно в трансе. Начнем с "Аиды".
Дирижер взмахнул палочкой, но ни один инструмент не издал ни звука. Молчали скрипки, молчали виолончели, молчали гобои, валторны, молчали фаготы, трубы, флейты, кларнеты, молчали литавры, хотя Ромиони не жалел сил, а музыканты нещадно терзали свои инструменты.
- Видимость отличная, только звук пропал, - пошутил кто-то, вызвав всеобщее веселье. Гениальный дирижер упал в обморок. Дирекция Ла Скала обвинила фабрику музыкальных инструментов в саботаже.
Комиссар Рейбо размышлял вслух:
- Седьмого августа точно в двенадцать ноль-ноль на всем земном шаре умолкла музыка. Любопытно. Не играет ни один инструмент, исчезли мелодии, записанные на магнитофонных лентах и грампластинках. Поразительно. Музыка просто перестала существовать. Это удивительное явление анализировали всесторонне и безрезультатно. Наконец дело передали мне. И правильно поступили: музыка украдена, и лишь полиции под силу установить, кто это сделал.
Рейбо подошел к окну. Дом напротив немного напоминал палаццо Дукале: те же нагромождения аркад, перемежающиеся крутыми башнями, те же строгие блоки темных гигантских глыб, контрастирующие с необычайно богатой резьбой по белому мрамору, те же... Комиссар вздохнул. Один раз в жизни он был в Италии по долгу службы и теперь постоянно сравнивал. Окна, карнизы, галереи. Эти сравнительные изыскания были прерваны прибытием старшего комиссара. Последнего нисколько не волновали вопросы архитектуры, он требовал одного - как можно быстрее поймать воров, укравших музыку.
- Жизнь без музыки! - вопил он. - Разве ж это жизнь? Опустели концертные залы! Ни тебе оперы, ни оперетты, радио и телевидение усыпляют слушателей и зрителей драмами и дискуссиями. Пустуют киностудии, увеселительные заведения. Солдат лишили маршей, танцоры и танцовщицы, певцы и певицы, даже шарманщики шатаются по улицам, страдают от безделья. Вчера две тысячи теноров, басов, баритонов, альтов и сопрано устроили манифестацию перед парламентом. Я хочу знать, кто украл музыку. Ну, говорите же, черт вас побери! Имя преступника! Где он спрятал добычу?
![Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/fc/fc39a5abae6443457fe1ac7d2fcc954d4e486557.jpg)
