Тихо рассыпает луна свое колдовское серебро по земле. Блестящей накидкой сна покрывает она воду в озерце учителя, в бассейне и поилках для ослов, чуть подует теплый ветерок и всколыхнется дивный плат на глади воды, точно скрытая на дне танцовщица поведет округлыми бедрами, затрясет в такт неслышной музыки грудью и животом, заблестят дорогие украшения, польется песня.
После недавнего дождя на листьях смоковницы блестящие капли, словно драгоценные каменья – собирай, не хочу. Все, чего бы не касалась своим дивным светом луна, немедленно обращается в сказку, плененное молчаливыми чарами небесной прелестницы.
Там же, куда не заглядывает луна, темень непроглядная, черная госпожа тьма. Страшная волшебница ночи, злая, но от того не менее прекрасная – Луна Черная для глаз невидная, незаметная на небе среди звезд. Светит она своим избранникам таинственным воинам великой и прекрасной тьмы, питая их собственным молоком из темных упругих сосцов. Поет древний заговор.
Мальчик глубоко вздохнул, словно пытаясь впустить в себя как можно больше лунного света и шагнул в темноту. Коридор не освещался, но он отлично знал, сколько ступенек нужно преодолеть, чтобы повернуть затем в новый коридор, чтобы потом… Квинт остановился, прижимаясь спиной к стене и прислушиваясь к своим ощущениям. Тайная галерея учителя – это будет почище, чем полоса препятствий для старших учеников, пройти ее – дело чести. Ага. Вот и сквознячок, в этой части галереи всегда дует, так что и без света можно сориентироваться, где находишься. Хорошо, учитель не подозревает о том, что ночью кто-то лазает по его тайным путям, не то, непременно набросал бы на пол колючек.
Он поежился и, подставив лицо прохладному потоку воздуха, пошел, выставив перед собой руки и бесполезно вытаращив глаза. Восемнадцать шагов прямо, и затем полоска света. Точно! Получилось. Ну, теперь отдышаться, и самое страшное, пройти по тонкому карнизу, чтобы оказаться за комнатами, занимаемыми в разное время разными наставниками.
Не простой такой карниз, Квинт его не вдруг победил, в первый раз так и вовсе, чуть было ни рухнул на школьный двор, так что пришлось потратить несколько вылазок только для того, чтобы научиться стоять на нем, смотря вниз.
Вообще-то смотреть вниз нельзя, но ежели взблазнется или окликнет кто? Отец учил, что настоящий «Черный паук» всегда должен быть готов к таким случайностям. Зато теперь карниз для него плевое дело. И высота, и страшные рожи на стенах. Жуткие особенно в лунную ночь, когда даже птичий помет под ногами только что не светится, всегда видишь, куда ногу поставить.
В середине карниза маленький сюрприз. Для других сюрприз, он-то все эти учительские штучки давно вызубрил. Карниз как бы разрывается, без веревки не допрыгнешь. Но это для всех остальных невозможная преграда, а для него, что разбухшее в теплом навозе ячменное семечко раскусить – легкотня, потому как давно уже найдены специальные углубления в стене, по которым можно опасный отрезок пути перебраться. Не сразу определил, учитель и те, кому он доверяет, в этом месте узкими кинжалами пользуются, ими за стену цепляются, оттого она и исцарапана, точно все чудища Тартара сколько их ни есть ее тиранят. Он же – простая душа, все пальцами своими многострадальными. Но да, коли голова с изъяном, телу, понятное дело, достается уже по полной. Впрочем, это учителя так говорят, а он Квинт Публий все одно сделает по-своему, как отец учил.
Квинт улыбнулся про себя, подумав об отце. Вот кто не стал бы полагаться на ненадежные приспособы. Пальцы – другое дело. Пальцы, пока враги «Паука» не изловили, и ножом их не оттяпали, всегда при тебе, а вот, коли к ножам, да веревочкам привыкнешь, опосля уже без них, как без рук.
Отец… выяснить бы что-нибудь про отца. А ведь учитель знает. Знает и ничего не говорит. Впрочем, кто сказал, что настоящему «Черному пауку» кто-то обязан разжевывать? Потребна информация – добудь, а не тянись к начальству с вопросами, точно малышок за мамкиной титькой.
Квинт даже поежился от ощущения собственной важности. Повел плечами, и сам же чуть на влажном карнизе и не навернулся. Вот бы завтра срамота была, когда школьный дворник, наткнулся бы поутру на покалеченного ученичка. Тьфу!
Отец всегда наставлял слушать, наблюдать и считывать тайные знаки. Даже дома не говорили прямо, измышляя словесные обороты из которых дети должны были извлечь приказ или просьбу, пожелание или предложение.
В тот день, когда в дом пришли солдаты и одетый в красный плащ и золотой шлем с торчащим поперек, точно лучи красного солнца, конским волосом, младший офицер оптио сообщил матери о смерти отца – Тита Публия Лимуса, предъявив для опознания залитую кровью тунику и родовой перстень… Все это одиннадцатилетний Квинт видел через особую щелку, через которую он привык наблюдать за происходящем в атриуме. Вокруг всего дома, пристроенный отцом, тянулся тонюсенький коридорчик – двойная стена, в котором взрослому человеку приходилось передвигаться боком, а ребенку – ребенку – раздолье.
Прекрасно зная, где расположена наблюдательная дыра, мать развернулась к ней лицом, позволяя затаившему дыхание старшему сыну читать на нем, как в открытой книге. Ну и красивым же было лицо матери – совершенно белым, с каштановыми волосами, которые рабыни перед завтраком укладывали в высокую прическу, обильно подзолачивая специальной пудрой. Глаза у мамы – темный янтарь, а бровей почти совсем нет, отчего лоб кажется невероятно высоким. Маленький рот и пухлые вишневые губы.
