Весь день город был придавлен жарой, как тяжелой влажной подушкой. Все живое замерло, редкие прохожие жались к стенам и деревьям в поисках спасительной тени, и только группки китайских туристов под пестрыми перепонками зонтиков время от времени пересекали раскаленную площадь возле ратуши.
Но жара прошла, как проходит все в этой жизни, и вечер принес долгожданное облегчение. Воздух все еще был теплым и густым, как кисель, но улицы снова ожили и наполнились людьми. Потом выгоревшее небо начало темнеть, зажглись огни, словно праздничная иллюминация… Да так оно, впрочем, и было: каждый вечер в этом городе — праздничный. Здесь всегда есть люди, которым весело, и они тянутся на эту старую площадь, чтобы разделить свое веселье с другими.
Сюда же, к площади, со стороны вокзала торопливо шагал одинокий человек, который совсем не выглядел веселым. Он явно спешил поскорее влиться в толпу, но едва оказавшись в самой ее гуще, тут же начал беспокойно крутить головой. Его блуждающий взгляд нашарил вывеску над входом в бар, и человек решительно устремился туда.
В баре было шумно и тесно. Ему, однако, удалось протолкаться к стойке.
— Пива? — спросил бармен.
Человек как будто не сразу понял этот простой вопрос, потом растерянно помотал головой и показал пальцем на одну из бутылок на полке. Он осушил рюмку, затем другую, третью.
— Тяжелый день? — спросил бармен.
Человек вздрогнул, испуганно вытаращил глаза и пробормотал несколько слов, которые при желании можно было принять за вопрос «Сколько с меня?» Заплатив, он вышел на улицу. Бармен проводил его взглядом и облегченно вздохнул: пусть этот тип станет проблемой для кого-нибудь другого. В том, что странный посетитель влипнет в неприятности нынешним вечером, бармен не сомневался.
Однако ничего особенного не произошло. Человек побрел по улице, присел у фонтана, поерзал немного, а потом затих и обмяк.
Из оцепенения его вывел громкий окрик:
— Макс! Ты, что ли?
От плотной толпы, заполнившей площадь, отделился невысокий толстячок с рожком мороженого в пухлой руке. Макс дернулся, но усидел на месте, только провел рукой по лицу, утирая испарину.
— Ты чего здесь? — радостно спросил толстячок, капая мороженым на бордюр фонтана. — Ты же вроде работаешь сегодня?
— Да… Н-нет… — пробормотал Макс. — Слушай, Том, я… Я пойду.
— Заболел, что ли? — участливо спросил Том. — Может, перегрелся? Жара такая, я сам совсем одурел. Ну его, думаю, к черту, поеду завтра на озеро. Роза с детишками уже там, а я чего тут торчать буду?
— Да, я… заболел, — сказал Макс. — Знаешь, я тут…
Он снова замолчал. Том внимательно оглядел его, посерьезнел, выбросил в урну огрызок вафельного рожка и предложил:
— Пошли тогда выпьем. Расскажешь, что там у тебя.
Так Макс вновь оказался в том же баре, под неодобрительным взглядом бармена, которого, впрочем, не узнал.
— Ну? — спросил Том, утирая пивную пену с усов. — Выкладывай.
— Я, кажется, на самом деле заболел. У меня что-то… с головой.
Каждое слово давалось Максу с трудом, но выдавив из себя первые несколько фраз, он вдруг затараторил, видимо, торопясь рассказать все, пока не передумал.
— Ну, в общем, я весь день работал, все как обычно. А вечером, вот сейчас только, взял двух пассажиров у Оперы. Муж и жена вроде, приличные такие, уже в возрасте. У нее платье, жемчуг на шее и все такое, он в костюме и бабочке… Жара, а он в бабочке… Ну там всегда так. Опера же. Вроде как иностранцы, акцент у них, непонятный какой-то. Сели, визитку мне дали из отеля, куда везти. Я, главное, ни о чем таком не думал… Там нормальные все, когда после спектакля забираешь. Веселые, но трезвые, на чай всегда оставляют. Ну, бывает, по-нашему ни бельмеса, да это не беда. А эти нормально говорят, только с акцентом. Но вообще симпатичные такие, за руки держатся. Сели, значит, и я их повез. Они там щебечут на заднем сиденье. Потом слышу, она говорит, что платье дверью прищемила. Завозилась там, я в зеркало глянул и вижу — она за ручку двери взялась… и потом… ну…
Макс замолчал. Ему все же не хватило решимости выложить все до конца.
— Взялась за ручку, а та размякла и тянется… как жвачка, да? — негромко продолжил Том. — И дверь тоже, и у нее у самой лицо все оплывает, как свечка, и с пальцев капает, и они такие… костяные и длинные, как спицы… да?
Макс отпрянул, чуть не опрокинув свою кружку.
— Ты откуда знаешь? — прохрипел он. — Ты… тоже их возил?!
— Нет, — сказал Том. — Не этих, других. Но так же все было. Ты рассказывай. А потом я расскажу. Давай.
— Ну… вот. Я подумал, это у меня от жары. Испугался конечно. Но еще не очень сильно… Думаю — все, хватит на сегодня, перегрелся. А у них сзади тихо так. И я тогда опять в зеркало посмотрел. А вместо них там, знаешь… сидят серые такие и дряблые, как сырое тесто… И, главное, я там, в зеркале, тоже…
Он снова замолчал. Том ждал, покачивая в кружке остатки пива.
— Я как увидел, чуть на встречку не вылетел… Не знаю, как вообще руль удержал. Притормозил, аварийку включил, все на автомате, сам ничего не соображаю. И не удержался — в третий раз в зеркало посмотрел. А там — жуть… огонь, стекло брызнуло, все всмятку, а они шевелятся, как будто… как…
