Иисус и Джуфа

Мария продавала в лавке горшки, кувшины, кружки, миски и плошки, которые благодаря возчикам, державшим путь через долины, реки и горы, попадали в чужие края. Зимой Мария еще продавала финики, смоквы, жареные каштаны, лепешки. Тем и жила.

Случилось так, что она забеременела, и душа ее стала томиться, словно заблудившись в темном, дремучем лесу. Когда подошел срок, оставила она свою лавку и пошла на вершину горы, чтобы, помолясь Богу, в одиночестве произвести на свет ребенка. Отцом, скорее всего, был араб Милюд, сын Закри; Закри же был сыном Малькома, Мальком сыном Омара, Омар сыном Моахила, а Моахил был сыном Магомета.

И вот во спасение нас, грешных, и во славу Господа Бога нашего, Морокуна, Мария, да будет вам известно, родила ненастной ночью в пещере сына.

Как бы мне его назвать? — думала она под завывание ночной бури и вдруг услышала голос:

— Назови его Иисусом.

— Иисусом? — удивилась она. — Что за странное имя?

— Глупая ты, глупая! — ответил ей тот же голос, идущий из глубины ее собственного сердца. — Да разве ты не знаешь, что твой сын спасет мир? И хоть будет он смугл лицом и темноволос, склонятся перед ним и трава, и звезды небесные, и бедная старушка.

— Коли так, пусть зовется Иисусом.

Через три дня Мария, стыдясь, что ребенок без отца, решила вернуться в деревню одна; оставила она новорожденного в пещере и ушла под покровом ночи, простершей крыла над долиной. Когда же настало ясное утро и над горой поплыли белые облака, неподалеку проходила овца, искавшая своего ягненка: он пропал во время недавней бури, сломавшей еще лапку проказнику чертенку, который укрывался в ветвях оливы.

Слышит овца плач, продирается сквозь колючие заросли и находит потаенную пещеру, а в пещере на соломенной подстилке младенец лежит.

Видно, приняв его за потерянного ягненка, она, как добрая мать, выкармливала младенца своим молоком два года, один месяц и один день.

Но оставим мать-овцу, что тем временем перенесла ребенка в другую пещеру, над быстрым ручьем, и вернемся к Марии, которая, придя утром, не нашла своего сыночка. Плачет она, причитает:

— Где ты, сынок мой бедный, соколик ясный, голубок стокрылый?

Нет нигде. Пошла она назад в деревню, убитая горем.

Овца, когда младенец подрос, стала приносить ему разные фрукты и ягоды душистые. Долго ли, коротко, исполнилось мальчику восемь лет. Бегал он по полям и лугам, нарвал себе вишневых и ежевичных веток, сплел из них венец. Крестьяне, встречая его, называли Иисусом, а некоторые говорили даже «агнец ты наш». Вслушиваясь в жалобы ячменных колосьев, едва уловимый шепот тени, немногословную крестьянскую речь, научился он человеческому языку. А уму-разуму учил его Ветер, вея над Ручьем и Земляничным деревом, над Дроздом и верной Овцой.

С какой щемящей грустью смотрел Иисус сверху на нашу деревню, залитую полуденным солнцем! И вот однажды спустился с горы и вошел в Минео как раз в то время, когда в небе вставала сияющая заря.

Навстречу ему сапожник.

— Куда ты идешь, невинное дитя?

— В деревню.

— У тебя такая же темная кожа, как и у меня. Ты похож на сарацина. Когда-то мы были хозяевами этой деревни, а теперь висим на волоске.

— Как это — на волоске?

— Так ведь короля нашего и повелителя, великого мудреца Азеда-ибн-Форхата-ибн-Синхана, — да хранит его Бог Морокун! — одолел проклятый враг, король Фридрих. Поэтому будь осторожен.

Иисус в этих делах не разбирался, он, как мы уже говорили, любил Ветер, любил Солнце.

— Как звать-то тебя?

— Иисусом.

— Иисусом? Быть того не может! Выходит, ты сын моей сестры Марии? А я Михаил Гавриил. Мы, сарацины, живем теперь в вечном страхе.

Такая вот встреча вышла у дяди с родным племянником. Сарацинские дети, увидев, как идут рядом башмачник Михаил и младенец Иисус, весело запели:

Дон Михаил боялся сказать сестре про сына — очень уж душа у нее изболелась за дитя, исчезнувшее в бурю из горной пещеры. Но люди есть люди, вы же знаете — шу-шу да шу-шу. И Мария узнала. От радости у нее сердце выпрыгнуло из груди, она была сама не своя. Встретились мать и сын неподалеку от церкви Святой Марии погожим летним днем. Хорошо еще, что не было тут короля Фридриха, он как раз любовался своими охотничьими соколами, высматривающими добычу над дремучим лесом. Где ни проезжал он, христиане перед ним на колени падали. Но оставим короля Фридриха гулять по лесам, последуем лучше за Марией, которая узнала новость от одной сарацинки.

— Мой сын? — переспросила она.

— Ваш, Матерь скорбящая.

— Бегите же скорей! — говорит тут другая сарацинка. — Что вы стоите как вкопанная?

Вот и встретились. Испугался поначалу восьмилетний Иисус — бедный малыш, ведь ему и в голову не могло прийти, что овца не настоящая мать, — но потом обрадовался и благоговейно опустился на колени перед матерью-женщиной. Окружили их другие женщины и, взявшись за руки, напевали:

Вот так они пели. Может, и не очень складно, но как умели. Принялась мать угощать сына: подает ему сыр овечий, соленый творог, хлеб с красным перцем — первейшее наше лакомство. Пируют все, веселятся. Пусть же славится чистая, безгрешная любовь, соединяющая Мать и Сына!