Возвращение Лейни Эймс в Нейплз должно было стать одной из тех историй о провинциалке, достигшей небывалых высот, которые показывают по «Оксижен» или «Холлмарк» и которые заставляют телезрителей сожалеть о том, что они не владеют акциями компании «Клинекс», выпускающей бумажные носовые платки.
Она мысленно репетировала свое возвращение, вновь и вновь прокручивая его в голове, словно любимый эпизод из сериала.
Сцена первая. Черный лимузин медленно выплывает из аэропорта и подъезжает к старому, обшарпанному отцовскому дому, который соседствует с такими же лачугами. Дети в лохмотьях, играющие на улице, замирают и восторженно наблюдают, как из машины появляются длинные стройные ноги. Красные туфли на шпильках со звонким цокотом опускаются на тротуар. Шофер с поклоном подает руку единственной пассажирке. Камера фокусируется на ее французском маникюре. В лучах солнца поблескивает бриллиант в пять каратов. Режиссер назвал бы эту сцену «Триумфальное возвращение Лейни».
Хватит, пора в реальность.
Лейни постучала по приборной панели своего семилетнего автомобиля с откидывающимся верхом, но датчик уровня топлива показывал «Пусто». Все, что ей удалось нажить за эти годы в Сиэтле, уместилось в крохотном багажнике машины. Сам автомобиль был куплен в кредит, а Лейни на три месяца опаздывала с очередной выплатой. Недалек тот день, когда ее настигнет инспектор и отберет даже это.
Проезжая мимо «Макдоналдса» на углу Саншайн-Паркуэй и Мейн-стрит, Лейни взмолилась, чтобы у нее не закончился бензин. Если удастся доползти до отцовского дома, никто никогда не узнает, как низко она пала.
Лейни сжала кулаки, чтобы не видеть ногтей с облупившимся лаком. В последний раз она делала маникюр месяц назад. Денег на салон и услуги профессионала у нее не было. Акриловые ногти она содрала сама с помощью пинцета и кусачек, и теперь всем были видны ее истончившиеся, изуродованные ногти.
— Со временем будет лучше, — пробормотала она себе под нос, в глубине души понимая, что имеет в виду не только плачевное состояние ногтей.
Когда Лейни решилась впервые за пятнадцать лет поехать на встречу выпускников, она не предполагала, что будет возвращаться домой с уязвленным самолюбием и пустым бензобаком.
Откинув волосы, она повернула налево — прочь от Мексиканского залива и вилл миллионеров — и поехала к дому отца. Теперь, когда заходящее солнце не слепило глаза, она перестала щуриться. Лейни уже и забыла, какое здесь, на юго-западе Флориды, яркое солнце — даже темные очки не спасают.
А в Сиэтле таких проблем не было.
Можно было по пальцам пересчитать дни в году, когда погодные условия позволяли откинуть верх машины и не включать подогрев сидений. Машина была совершенно непрактичной. Она знала это, еще когда покупала ее. Но все равно подписала договор.
Она снова постучала по приборной панели. Впереди показался указатель, обозначавший съезд в ее микрорайон. Кто-то назвал этот жилой массив с бесконечными рядами одинаковых домов «Ивовой дорогой». Лейни не знала почему. Здесь на пять миль вокруг не было ни одной ивы.
Зато был указатель. Стоял там же, где и всегда. Вокруг него валялись белые булыжники, и по обе стороны росли чахлые кусты. Лейни не удержалась и закатила глаза при виде этого зрелища.
В Нейплзе к престижным микрорайонам вели величественные съезды — кирпичная стена, часть которой была обложена красивой плиткой с изящной надписью, и искусная подсветка, оживляющая растущие вокруг густые заросли гибискуса и бугенвиллеи. На некоторых стенах даже имелись фонтанчики и белые цапли, которые грациозно пили из этих фонтанчиков.
А у «Ивовой дороги» всего этого не было.
Естественно, мало кто назвал бы этот жилой массив престижным.
Лейни с отвращением фыркнула и повернула на главную улицу микрорайона.
Вон он. Третий слева. С облупившейся бледно-зеленой краской на входной двери и сорняками, почти полностью оккупировавшими клумбы.
Лейни сильнее сжала руль и зажмурилась, но продолжала видеть дом, словно его выжгли на сетчатке.
Она открыла глаза и с удивлением обнаружила, что мысленно молится о еще одном галлоне бензина. О чем угодно, что помогло бы ей убраться отсюда. До лучших времен.
В ответ на это двигатель машины зачихал.
«Мечтай-мечтай», — фыркнула Лейни. Она давным-давно поняла, что кто-то там наверху имеет на нее зуб. С чего бы это судьбе поворачиваться к ней лицом сейчас, когда жизнь стала хуже некуда?
Она съехала на обочину возле отцовского дома и, нажав на тормоз, поморщилась, так как машина днищем заскребла по кромке асфальта, потом снова поморщилась, так как дверь отцовского дома распахнулась, причем гораздо быстрее, чем она переключила рукоятку коробки передач на «паркинг».
Кто не спрятался…
— Лейни! Ты доехала! — закричала ее старшая сестра Триш, как будто сомневалась в способностях Лейни самостоятельно добраться до дома.
Хотя ничего сложного в том, чтобы выбраться на южное направление по шоссе 1–5, затем поехать на восток по шоссе 1-10, а затем у Таллахасси свернуть на шоссе 75, не было. Два поворота. Один налево. Другой направо. Вот и все, что требовалось.
— Ага. Вот я. — Лейни пыталась изобразить энтузиазм, но слова звучали вяло, отражая соответствующее состояние ее души.