Я делал вид, что поглощен работой. Пялился в экран с сосредоточенным видом, методично нажимая на кнопку мыши. Конечно, если бы кто-то заглянул в экран компьютера, то заметил бы, что это не более чем маневры. Архиважным моим делом было раскладывание пасьянса. Всю работу я давно переделал и мог с чистой совестью идти домой. Настенные часы, висящие над дверью офиса, показывали 18.15. А значит, уже пятнадцать минут как рабочий день закончился.
Верочка, сидящая напротив меня, вовсю собиралась. Одной рукой держала зеркальце, другой подкрашивала пухлые губы. При этом умудрялась коситься на экран компьютера, никак не желающий завершать работу. Наконец, послышался протяжный вздох уставшей за день машины, и в помещении стало ощутимо тише. А ведь я даже не замечаю обычно гула системного блока. Не исключено, что этот шум оказывает негативное влияние на мозг. Мысль мелькнула лениво и не потребовала продолжения.
Верочка покончила с подкрашиванием губ и извлекла из сумочки расческу. Еще одна неразрешимая мировая загадка: как в крохотной сумке помещается столько вещей? Несколько раз скользнув расческой по светлым волосам с черными корнями, Верочка довольно улыбнулась отражению и поднялась с места.
– А ты остаешься, Миш? – бросила она мне из вежливости.
Видно было, что интересует это ее очень мало. Подслушав случайно не предназначенный для моих ушей разговор, я уже знал, что не в ее вкусе. Она тогда обозвала меня типичным ботаном, очкариком и занудой. Я нисколечко не обиделся, привык к такой реакции со стороны женщин. На правду ведь не обижаются? – так подумал тогда и постарался выбросить из головы ее слова. Да и если на то пошло, Верочка тоже не в моем вкусе. Внешне симпатичная, но пустая и слишком болтливая. Хотя со мной даже у нее не было о чем поговорить. Все наше общение на протяжении дня сводилось к дежурным фразам и обсуждению рабочих вопросов.
– Да, нужно кое-что доделать. – Я с вежливой улыбкой оторвался от монитора. – Хорошего вечера, Вер.
– Спасибо, – хихикнула она, ее карие глазки блеснули.
Похоже, сегодня у Верочки намечалось свидание, не зря так прихорашивалась.
Послышался сигнал клаксона, и девушка метнулась к приоткрытому окну. Помахала кому-то рукой и, больше не глядя на меня, выпорхнула за дверь. Я проследил за ней взглядом и уставился на виднеющуюся в коридоре дверь соседнего кабинета. Из-под нее светилась полоска света. Значит, еще на работе… Взгляд скользнул к висящей на двери золоченой табличке: «Пирогова Клавдия Витальевна, заместитель директора». Клавдией ее никто не называл. Имя подходило ей так же, как дворняжке золотой ошейник. Конечно, тут наоборот. Это ее можно считать золотым ошейником, а имя… Запутавшись в рассуждениях, я потер рукой переносицу. Ее называют только Клаудия. Как манекенщицу – Клаудию Шиффер.
Женщина-мечта, женщина-загадка, при одном взгляде на которую все у меня внутри превращается в кисель. От природы и так неразговорчивый, при ней я и вовсе становлюсь немым. Едва она появилась в нашей компании, все в жизни полетело в тартарары. Стройная, с длинными ногами и такой тонкой талией, что это казалось физически невозможным. Вместе с тем грудь у нее была приличная, что редкость при такой хрупкой комплекции. На эти аппетитные яблочки заглядывалась вся мужская часть коллектива. Она не стеснялась всячески подчеркивать свои достоинства, надевая обтягивающие наряды. При такой фигуре будь у нее даже лошадиная морда вместо лица, никто бы и слова не сказал. Но ее лицо…
Если бы я был художником, то рисовал только ее, ночи напролет. Слегка напоминающее сердечко, по-детски трогательное и наивное. А эти огромные зеленые глазищи под вуалью черных пушистых ресниц. Стоило ей взглянуть на мужчину, и тот превращался в соляной столб. Нежное беззащитное создание, нереальное, как мечта, – такое я составил о ней мнение при первой встрече. Уже через несколько часов оно разлетелось вдребезги, как разбитый хрусталь.
За личиной ангела скрывалась фурия – жесткая, безжалостная, напористая. Она шла напролом, для нее не существовало препятствий. Уже скоро все сотрудники испытали на себе сталь ее маленькой ручки. Она держала в кулаке всех и вся, ее боялись, перед ней заискивали. Не было ни одного, кто не бросал бы в ее адрес хлесткое слово «Стерва!», и ни одного, кто бы не восхищался ею. Перед Клаудией пытались лебезить, заискивать, льстить, но она пресекала неуклюжие попытки одним лишь взглядом. Сталь, а не женщина. Ей надо было родиться мужчиной, – не раз говорила Верочка, доведенная до слез очередным разносом. Я же радовался тому, что это не так. Она – женщина с большой буквы. Пожалуй, единственная настоящая женщина, какую встречал в своей жизни. Женственность так и сочилась из нее, словно аромат из спелой груши. Само ее присутствие волновало кровь так, что становилось дурно.
Наблюдать за каждым ее жестом, взглядом – превратилось для меня в потребность, мучившую хуже каленого железа. Лаская глазами каждую клеточку ее тела, я сознавал, что всегда смогу делать это только издали, тайком. Такая женщина никогда не обратит на меня внимания, даже не плюнет в мою сторону. Любой мечтал бы заполучить ее, завладеть ею.
