Из протокола осмотра места происшествия.
Труп лежит на спине, руки раскинуты в стороны, правая нога согнута в колене, затылочная часть головы упирается в ограждающий бордюр. (Фотографии прилагаются.)
Из протокола допроса Опарина Глеба Викторовича, 1956 года рождения. Последнее место работы — магазин № 37 Октябрьского ОРПК. Уволен 24.05.1989 г. по статье 38 КЗОТ УССР. (Магнитофонная запись).
Гражданин Опарин, что произошло между вами и Давыдовым Ильей Семеновичем?
Ничего.
Вы-прежнему утверждаете, что ранее не были знакомы с потерпевшим?
Да, утверждаю.
В таком случае, как вы можете объяснить свои действия?
А очень просто, гражданин следователь. Гулял в парке, гляжу — человек лежит на дорожке. Подошел, потормошил его. Вижу, не шевелится. Мне бы уйти от греха подальше, а я, дурак, в карман к нему полез, — думал, может какие документы при нем. Достал бумажник, а тут топот и чей-то крик: «Стой!» Испугался я, бросил бумажник и побежал через кусты. Зачем, думаю, мне встревать в чужую историю? Припомнят старые дела и как пить дать новое пришьют… А теперь выходит, что так оно и есть… Все против меня обернулось.
Грамотно рассказываете, Опарин. И каким образом пальчики на бумажнике оставили, и почему от дружинников убегали. Грамотно, ничего не скажешь. Только вот беда — неправдоподобно. Может, у вас имеется другой вариант объяснения?
Гражданин следователь, чем угодно божусь, все как есть рассказал. Не виноват я.
Старая песня. Послушайте, Глеб Викторович, вы ведь опытный человек. Зачем усугублять свою вину? Единственное, что может облегчить вашу участь, — это чистосердечное признание. Так что кончайте прикидываться казанской сиротой и отвечайте по существу: с какой целью вы совершили нападение на Давыдова?
Ладно, чего уж. Видно, начальник, ты все равно на меня этого деда повесишь. А время позднее, спать охота… Да и надоел ты мне до чертиков. Все, начальничек, записывай… Может еще одну звездочку заработаешь… за труды праведные. Я его грохнул!.. Хотел стрельнуть закурить, а он, гад, не дал. Все!
— Последний раз спрашиваю, капитан, мы идем на Розенбаума?
В тоне жены явственно слышались обиженные нотки, но Андрей Кондрашов не уловил их. Не поворачивая головы, он автоматически ответил:
— Конечно, Иришенька, сейчас.
— Конечно да или конечно нет?
— И да, и нет…
— Ах, вот как!
Только теперь Андрей устремил рассеянный взгляд на супругу.
— То есть, я хотел сказать, может завтра махнем, а? Или сходи сама. — Зажав в руке листок бумаги с какими-то вычислениями, он отвел сползающую на лоб прядь волос.
— Ну, спасибо!..
— Ирина, у меня работа!
— И у меня работа! У всех людей работа! Но у всех есть еще и личная жизнь, а что у меня? Стирка, глажка, кухня, бессонные ночи, когда прислушиваешься к каждому шагу на лестнице!.. Игорек отца видит урывками…
— Кстати, а где наш вождь краснокожих? — Кондрашовнаивно попытался переменить тему.
— У матери. Ты не увиливай! Кто обещал, что сегодня идем на концерт?
— Я, — обезоруживающе улыбнулся Андрей. — Прошу зафиксировать в протоколе факт добровольного признания.
— Боже, за кого я вышла!.. Это ж бесчувственный агрегат! Гибрид холодильника и соковыжималки! — Жена поднесла руки к лицу, чтобы спрятать ответную улыбку, и Кондрашов по ее сразу подобревшему голосу понял, что корит она уже так, по инерции.
«И вообще, какой умник придумал, что находиться «под колпаком» у собственной жены зазорно?»
В ответ на колкие остроты коллег капитан неизменно отшучивался, — мол, хороший герметический колпак надежно оберегает семейный корабль во время долгого плавания от вредного воздействия окружающей среды.
Кондрашову на днях исполнилось 32 года. Видевшим его впервые невольно приходили в голову слова «долговязый» и «сухопарый», хотя в детстве он до седьмого класса отставал в росте от сверстников и даже заслужил обидное прозвище «метр с кепкой». Тогда он начал по вечерам до изнеможения подтягиваться во дворе на перекладине, выполнять специальные комплексы гимнастических упражнений, заниматься на тренажерах. И за каких-нибудь два года так вытянулся, что родители не на шутку встревожились. В десятом классе Андрей был признан лучшим центровым на городской спартакиаде школьников по баскетболу, а недавние обидчики предпочитали заискивающе с ним здороваться.
За окном лениво сгущались сумерки. Раскаленный пыльный асфальт с каким-то затаенным злорадством поднимал вверх невидимые волны тягучего воздуха. Несколько чахлых кленов замерли в оцепенении, словно горюя о своих прежних соседях — тенистых красавцах тополях, вырубленных в прошлом году по указке неведомого горе-администратора. Комнатный вентилятор «подхалим» услужливо вертел из стороны в сторону маленькой белой головкой. И совсем уж неуместными казались слови песни, доносившейся из дома напротив:
А ты такой холодный,
Как айсберг в океане…
— Ириш, мир-дружба? — Андрей принял вид набедокурившего школьника, но тут же не выдержал и заразительно рассмеялся.
— Ох, ты и покойнику зубы заговоришь, — махнула рукой жена, вешая на тремпель ставшее ненужным вечернее платье.