Иду по трассе

Они ушли в ночь. А может быть — в день? Что сейчас за тучами — солнце или звезды? Мухин выпрямился во весь рост, посмотрел вверх, стараясь в кромешной тьме воздушного дна увидеть нижнюю кромку облачного слоя. Он увидел — не тучи, а корабли. «Паллада» и «Тиниус» уходили на запад, ныряя в воздушных течениях. Снизу они казались пляшущими огоньками, блуждающими звездами.

Пора и мне, подумал Мухин. А где остальные — Крюгер и Маневич? Ушли, не видно их, не слышно. Пора и мне… Мухин повторил эти слова, будто хотел к ним привыкнуть. Он не мог сдвинуться с места, потому что с каждой секундой вливался в него новый мир ощущений, звуков, запахов. Ураган крепчал, ветер давил сейчас с силой гидравлического пресса. Рядом неторопливо полз ручей — это была расплавленная пемза, она втекала в трещины почвы и казалась оранжевым деревом с длинной сетью отростков.

Мухин опустил в ручей палец — стало тепло, приятно. Тогда он погрузил в лаву все свои четыре руки и, подталкивая тело ногами, спустился сам. Ручей достигал Мухину до пояса, идти по его течению было легко. Мухин шел, расплескивая лаву, светящиеся брызги летели во все стороны, он набирал их в пригоршню и швырял вверх. Огоньки не падали, ветер подхватывал их, и они еще долго светились в темноте, будто искры от костра.

Вдалеке — Мухин не видел, но угадывал своим локационным чутьем, — вставали горы. Каменное крошево, перекатывающееся с места на место. Еще километра четыре, подумал Мухин. Потом ручей свернет, придется остановиться и подумать, как быть с ногами. Запросить у Шаповала программу перестройки. На тренировках все было просто. Даже приятно и любопытно — управлять своим телом. Здесь… Страшно? Да, наверно… Это может стоить жизни…

Мухин отогнал нелепые мысли. Сейчас — работа. От его, Мухина, успеха зависят семнадцать жизней, а он увлекся, влез в ручей, как мальчишка, вместо того, чтобы вызвать «Палладу», хмурого Годдарда, самоуверенного Шаповала. «Паллада» уже в космосе, время связи.

Мухин сосредоточился, представил себе — он взмывает в воздух, раздвигает его неподатливую толщу, и вот над ним звезды и огни «Паллады»… Ощутил внутренний голос, понял — есть связь. И тихо, будто не выл ураган, не шипела лава в ручье, не грохотали, перемалываясь, камни, сказал:

— Я Испытатель-два. Иду по трассе…

Годдарда не оставляло ощущение, что он забыл нечто важное. Он думал об этом, пока «Паллада» пробивала атмосферу Венеры. Корабль шел с трудом, внешне он напоминал батискаф, и Годдард казался себе капитаном дальнего плавания — так и хотелось скомандовать: «Два румба влево, так держать!» Он и готовился к этому — к испытаниям в глубинах Индийского океана. Все планы спутала авария на «Стремительном». Экспедиционный планетолет с экипажем потерял управление над полярной зоной Урана. Связь прервалась сразу, но локаторы еще полчаса вели корабль, погружавшийся в липкую атмосферу планеты-гиганта. Это было неделю назад — люди живы наверняка, хотя и придавлены почти двукратным тяготением. Но спасти их невозможно — ни один корабль еще не пробивал до дна воздушный океан Урана, а там, на дне, нещадные вихри, тепловые взрывы сделали бы поиск мукой, обреченной на провал. И все же шесть дней назад Шаповал объявил: мы найдем корабль! Он, Годдард, протестовал на заседании комитета, выступил в печати и в результате проиграл. Возможность спасти «Стремительный» перевесила его доводы. Комитет разрешил испытательный эксперимент на Венере и — что совсем плохо — его, Годдарда, назначили начальником опыта. В Комитете ЮНЕСКО по рискованным экспериментам не нашлось генетика опытнее Годдарда.

Авантюра все это. С начала и до конца. Работа Шаповала по УГС — управляющим генетическим системам — конечно, великолепна, но когда Шаповал объявил год назад, что переходит к опытам с людьми, Годдарда всего передернуло, и это первое чувство отвращения к самой постановке задачи, к той легкости, с которой относятся к работе Шаповал да и сами испытатели, — это чувство осталось. Может быть, притупилось, ушло вглубь, но осталось.

Ах, какие возможности! — говорили о программируемых хромосомах. А он, Годдард, сорок лет жизни отдавший молекулярной генетике, видел здесь прежде всего проблему личности, проблему вовсе не генетическую. Мы научились (слава Шаповалу!) менять человека так, что он способен выжить в любой среде — на океанском дне, в огне пожара и в холоде космического пространства. Но варьируется лишь оболочка, тело, внешняя форма. Главное — мозг — остается прежним. И вот истинная проблема: что происходит с внутренним миром испытателя, с его человеческой сущностью? Все очень сложно, работы хватит на много лет, как некстати эта катастрофа на «Стремительном»! Как некстати вся эта спешка!

Конечно, если учесть, что времени было в обрез, подготовили опыт неплохо. Все правила соблюдены: группа следящих планеров, глубинные скафы первой помощи, два планетолета, корректирующие взаимные действия. Сильная медицинская лаборатория. Непрерывное моделирование ситуации на трассе. Прогноз необходимых трансформаций. Контроль поведения испытателей. Но все это — в космосе. А на Венере, на этой пылающей сковородке — только люди: Мухин, Крюгер, Маневич.