Александр ВОЛОДИН
Идеалистка
Она сидит за своим столиком и, немного стесняясь, рассказывает:
- Наша библиотека ведет свою родословную с тысяча девятьсот двадцать шестого года. Тогда мы находились неподалеку отсюда, в маленькой старой церкви. Впрочем, библиотека - это было только название. Мне дали церковный ключ. Когда я вошла туда впервые, книги были свалены так, что не открыть дверей. Ни каталога, ни формуляров, ничего.
Но я хотела рассказать о наших читателях. Многие ходят к нам в течение долгих лет. Они теряли книжки, вносили штраф, забывали нашу библиотеку, но потом записывались снова. Такие, например, как Евсеева, Гурфинкель, Боровко - это гордость нашей библиотеки. Некоторые из вас, возможно, слышали про Сергея Николаевича Баклажанова, он профессор, крупный ученый, его статьи печатались в "Известиях" (Скромно.) Тоже наш читатель. Когда-то он был для меня просто Сережа Баклажанов.
Как только я открыла библиотеку, первыми пришли, сверкая бежевыми чулками, две молодые нэпманши и взяли Олилера Кервуда и Ги де Мопассана. Вслед за ними явился он.
Входит Баклажанов.
- Можно записаться?
- Почему же нет? Заполните формуляр, только аккуратно.
Баклажанов заполняет формуляр.
- Социальное происхождение - служащий, социальное положение учащийся... Это был первый вузовец в стенах нашей библиотеки. (Поглядывая на Баклажанова.) К вузовцам у меня было двойственное отношение. С одной стороны, я их уважала, но в то же время именно среди них тогда встречались упадничество, моральная распущенность. Надо сознаться, Баклажанов подтвердил мои опасения.
- Лев Гумилевский, "Собачий переулок" есть?
- Нет.
- Пантелеймон Романов есть, "Без черемухи"?
- Этого рассказа у нас нет.
- Сергей Малашкин, "Луна с правой стороны"?
- Тоже нет.
- "Марию Магдалину" тогда я уж не спрашиваю.
- И правильно делаете.
- Что же у вас тогда есть?
- Если вас интересует литература только такого рода, то должна вас разочаровать.
- Какого же это рода?
- Прежде всего - примитивная в художественном отношении.
- Во всяком случае, здесь решаются самые больные вопросы нашей жизни. Все эти вывихи, разложение - почему мы должны об этом молчать? Это критикобоязнь.
- А может быть, вас в этих книгах интересует не критика, а совсем другое? Двусмысленные любовные описания?..
Библиотекарша сказала это просто, мягко, и Баклажанов немного смутился.
- Это естественная потребность разобраться в ряде проблем без обывательского лицемерия.
- Теория "стакана воды"?
- Да, я считаю, что при коммунизме удовлетворить потребность в любви будет так же просто, как выпить стакан воды. Это сэкономит гигантское количество эмоциональной энергии.
- И все-таки это будет происходить не так, как вы ceбе представляете.
- Откуда вам известно, как я это себе представляю?
Библиотекарша махнула рукой.
- А все-таки! А все-таки!.. Она все же решила вступить в спор.
- Значит, вы утверждаете, что любви нет? А есть физиологическое явление природы?
- Да, я утверждаю.
- Ну и утверждайте. Выбрали книги?
- А вы что утверждаете? Что вы утверждаете?
- Не кричите, здесь библиотека.
- Я высказал свою точку зрения, а вы уклонились. Почему?
- Потому что мне надоело.
- Это не довод.
- Если бы все это говорил какой-нибудь донжуан, было бы, еще понятно. Когда это говорите вы - мне только смешно.
- Это тоже не довод.
- Я знаю, что сейчас модно быть грубым и распущенным.. Ну что же, я буду немодная. Я знаю, как некоторые легко сходятся на неделю и как они смеются над теми, кто в любви ищет чего-то большего.
- Чего-то нет, чего-то жаль, чего-то сердце мчится вдаль. Чистейшей воды идеализм.
- Пускай идеализм.
Баклажанов обрадовался, расхохотался, указывая на нее пальцем, присел.
- Ага!
- Что?
- Значит, ты идеалистка? Да?
- Почему?
- Ты сама сказала! Ищешь чего-то большего, потустороннего? Говори, ищешь? Или не ищешь? Ищешь или не ищешь?
- Ищу!
- Нашла?
- Нашла!
- Ого! Ага! Ха-ха!.. Ладно, прощаю... Значит, книжек нет?
- Нет.
- Библиотечка!
- Какая есть.
- Формуляр оставьте на память.
Он уходит напевая. Библиотекарша осталась одна и снова обратилась к зрителям.
- Я могла бы тоже разувериться во всем. У меня было для этого больше оснований. В то время я уже носила в ясли дочку. А ее отца послали на посевную, он остался работать в деревне и вскоре даже перестал нам писать. Поэтому Баклажанов тогда меня просто разозлил. Но потом я поразмыслила и пожалела его. Вузовцам жилось трудно. И учеба и общественные нагрузки. Стипендия - двадцать пять рублей. И в то же время мысли о женщинах, связанные с возрастом, нэпманши, которые ходят по улицам в таком виде, что я бы просто запретила. (И снова, как бы продолжая отчет.) Контингент читателей у нас непостоянный. Одни вырастают и перестают читать, другие взрослеют и начинают читать. Однако Баклажанов посещал библиотеку довольно регулярно. Сдавая прочитанную книгу, он обязательно высказывал какую-нибудь сверхъестественную точку зрения. Мы с ним постоянно спорили. В уме ему, во всяком случае, нельзя было отказать. А в своей научной специальности Баклажанов уже тогда, до войны, многого достиг. До войны! Как давно! Словно в другой жизни. Больше других мне запомнилось одно его посещение. Почему, сейчас вам будет ясно.
