Звонок был долгий.
В другое время начальник отдела 1-Ц, оберст Бертгольд, вероятно, вскочил бы с дивана и бросился к телефону. Но на этот раз он даже не шевельнулся. Бертгольд лежал, как и прежде, закрыв глаза, и можно было подумать, что он спит.
Адъютант оберста гауптман Коккенмюллер уже несколько раз стучал в дверь кабинета; не дождавшись разрешения войти, он даже чуть-чуть приоткрыл её, но, увидав оберста на диване с закрытыми глазами, тихонько закрыл дверь, чтобы не нарушать отдых своего шефа.
Гауптман знал, что его начальник прошедшей ночью не спал. Лишь под утро, после звонка самого Гиммлера, он разрешил себе немного отдохнуть. Адъютант не присутствовал при разговоре Бертгольда по телефону – увидав вытянувшуюся фигуру оберста и услышав его почтительное обращение к телефонному собеседнику, гауптман на цыпочках вышел из кабинета, впрочем, не совсем плотно притворив дверь. Даже по обрывкам фраз, доносившимся в смежную комнату, где стоял стол гауптмана, становилось ясно, что разговор с Гиммлером был для оберста приятной неожиданностью.
Да, после такого разговора Бертгольд мог позволить себе полежать полчасика наедине со своими мыслями! Его деятельность в этой лесистой и поэтому особенно опасной для армии фюрера Белоруссии верховное командование оценивает очень высоко, и Гиммлер совершенно недвусмысленно намекнул, что ему, Бертгольду, готовят новое, значительно более широкое поле деятельности.
Была причина несколько нарушить обычный распорядок дня, чтобы немного помечтать.
Вилли Бертгольд, собственно, не был мечтателем. У него, кадрового офицера немецкой разведки, которой он отдал всю жизнь, было единственное желание: неуклонное продвижение по службе и в связи с этим – увеличение благосостояния его небольшой семьи. Но сегодняшний разговор несколько оживил воображение оберста. Ещё бы! Перед ним открывается возможность оставить этот неприветливый край. Бертгольд никогда, ни при каких условиях не решился бы подать рапорт с просьбой о переводе куда-нибудь в другое место. Это испортило бы его карьеру, повредило репутации офицера, который думает только о выполнении приказов командования и вовсе не заботится о себе. Но теперь, когда сам Гиммлер…
Новый телефонный звонок прервал эти приятные мысли.
«Кто бы это в такую рань?» – пронеслось в голове Бертгольда, и в то же мгновение он услышал тихий, но настойчивый стук в дверь кабинета.
– Войдите! – не открывая глаз, бросил оберст.
– Из штаба двенадцатой дивизии, звонят уже вторично, – тихо проговорил Коккенмюллер.
– Что случилось? – Бертгольд из-под полузакрытых век взглянул на вытянувшегося адъютанта и не мог не отметить про себя, что бессонная ночь почти не отразилась на нём: его реденькие волосы были, как всегда, прилизаны, щеки чисто выбриты и большие бесцветные глаза не выказывали утомления.
– Вчера вечером на участке двенадцатой дивизии к нам перебежал русский офицер. В штабе дивизии он отказался дать какие бы то ни было показания и настойчиво требует, чтобы его отправили непосредственно к вам, герр оберст!
– Ко мне?
– Да! Он назвал не только вашу должность и фамилию, но даже имя!
– Что-о? – Бертгольд удивлённо пожал плечами и встал.
– В самом деле странно! – согласился Коккенмюллер. – Откуда русскому офицеру знать вашу фамилию?..
– И тем более – имя!
– Во всяком случае я прошу и, простите, осмелюсь посоветовать: будьте осторожны, герр оберст! Ведь не исключена возможность, что этот офицер подослан с целью покушения на вас…
– Вы преувеличиваете значение моей персоны, гауптман. Покушение на меня, рядового офицера…
– Но, герр оберст – попытался возразить адъютант.
– Это было бы оправдано, если бы речь шла о командующем корпусом или армией, – не слушая его, продолжал Бертгольд.
– Герр оберст должен учесть, – угодливо заметил Коккенмюллер, – что речь идёт не о рядовом офицере, а об офицере, который имеет честь быть личным другом Гиммлера. А для большевиков этого достаточно.
– Вы думаете?
– Уверен!
– Какие же распоряжения вы дали штабу?
– От вашего имени я приказал доставить документы перебежчика, а самого его задержать до особого распоряжения.
– Вполне разумно! Документы уже прибыли?
– Да.
– Дайте сюда.
Коккенмюллер быстро вышел из кабинета и через минуту вернулся, пропустив впереди себя невысокого толстого обер-фельдфебеля.
– Приказано передать в собственные руки, герр оберст! – чётко отрапортовал обер-фельдфебель, протягивая большой пакет.
Бертгольд расписался на продолговатом листке, приклеенном к конверту.
Обер-фельдфебель скрылся за дверью кабинета. Бертгольд аккуратно надрезал конверт и осторожно вынул из него присланные документы: большую топографическую карту и офицерское удостоверение.
Бросив взгляд на карту, оберст молча передал её адъютанту. Приколов карту кнопками к маленькому столику, гауптман вынул из ящика лупу и низко склонился над только что полученным документом, очевидно разыскивая на нём какие-нибудь тайные знаки. Он так углубился в изучение карты, что даже вздрогнул, услыхав голос Бертгольда.
– Не кажется ли вам, что лицо этого перебежчика не типично для русского?
