Поезд несся на юго-восток. За широким окном чернела бездонная непроглядная мгла, и я задернул крахмальную занавесочку. На столике подпрыгивал мой синий термос; наручные часы рядом с ним показывали половину одиннадцатого. Двое моих соседей по купе, севшие в Петрозаводске, видимо, туристы, смертельно устав, храпели на верхних полках. Третий немолодой уже мужчина — сидел напротив, читая газету, по которой плясали голубые отсветы мощной лампы. Из тамбура доносился шелест шагов, сдержанное покашливание и глухие голоса, почти неслышные под дробный перестук тяжелых колес. Меня начала одолевать дремота. Минут через десять в поезде наполовину отключили верхний свет, и я совсем забылся сном. Внезапно захрустела газета, одновременно состав тряхнуло на повороте, и глаза мои открылись. Мужчина напротив, отложив газету, к которой он был прикован не менее часа, с интересом рассматривал меня. Лицо его сперва показалось самым обычным: круглый подбородок, прямой нос с чуть заметной горбинкой, загрубевшие от времени щеки. А вот веки… Длинные и гладкие, они почти всегда были опущены, и создавалось впечатление, что мужчина размышляет о чем-то, но на самом деле его умный и пристальный взор постоянно следил за всем происходящим и внимательно изучал меня. Заметив тягостность и неловкость положения, мужчина откинул со лба прядь русо-серых волос и шепотом спросил:
— Вы до Москвы?
— Да, — со вздохом ответил я.
— Значит, мы с вами попутчики до самого конца, — заключил мужчина, немного повысив хрипловатый голос. — Простите, что я вас отвлекаю, молодой человек, но позвольте задать вопрос: вы не в газете работаете? Не журналист, случайно?
— Нет.
— А едете не из Медвежьегорска?
— Верно, оттуда. У меня дядя работает там на деревообрабатывающем заводе. А сам он из Попова Порога родом, и мы ездили с ним туда…
Задумчивый попутчик вдруг оживился:
— Из Попова Порога, говорите? На Сегозере? Оч-чень интересно!.. Ну а как зовут вашего дядю? Не Вячеслав Сергеевич?
— Нет. — Я слегка усмехнулся и сделал отрицательный жест. — Ошиблись.
Незнакомец поник головой. Потом на мгновение погрузился в собственные мысли, пробормотал что-то вроде «Какое это имеет теперь значение?..» и искоса опять поглядел вокруг.
— Понимаете, — с расстановкой произнес он, — однажды в моей жизни произошла престранная история. Самое интересное, что завершилась она только недавно, когда я уже и позабыл про нее. Быть может, вы послушаете все по порядку и как-нибудь — хоть советом — поможете мне? Дело здесь большой важности… Впрочем, это лишь я так считаю…
— Постойте, неужели вы, старше по крайней мере на два десятка лет, думаете получить от меня дельный совет? — Слова эти вырвались нечаянно, и в следующую же секунду я отчаянно ругал себя.
— Дело не в возрасте, — ответил мужчина, помрачнев. — Просто молодые могут порою увидеть вещь с совершенно новой стороны… Поэтому вовсе не грех обратиться за помощью к ним. Разве все на этом свете решает исключительно жизненный опыт?..
— Вы правы, простите…
— Не стоит, не стоит. Так я начну?
— Да-да, я весь внимание…
— Произошло это давно, не меньше двадцати пяти лет назад, в шестьдесят пятом году, и был я чуть младше вас, исполнилось мне двадцать два года. В июле отправился я в Карелию. Как-никак, детство там провел… Для кого-то, конечно, лучшего отдыха, чем в Батуми или в Евпатории, нет, а меня больше тянут леса — суровые, северные… И озера… Ну да речь не о том.
Совсем неожиданно повстречал я в Медвежьегорске своего старинного друга, Славку Горбовского. Еще в детстве мы с ним познакомились, когда жили оба в Поповом Пороге. Я вас потому так усердно и расспрашивал насчет дяди… Должно быть, и знавал я его…
Когда закончили школу, пути наши со Славиком разминулись: я уехал в Петрозаводск, а через несколько лет очутился в Ленинграде и затем в столице. Но Славка твердо решил никуда далеко не подаваться: вначале работал в Медвежьегорске, а потом кончил училище и вернулся на родину лесником. Лесов возле Сегозера непочатый край, и зверья много, только вот как стали возводить предприятия, так и озеро мертветь начало, и леса чахнуть. Не просто лесник был нужен, а свой, знающий человек, добросовестный, который болел бы душой за каждое деревце. Слава тут пришелся ко двору, приняли его тепло, и жизнь потекла своим чередом.
Я уже говорил, что со Славкой встретились мы случайно. Он сразу предложил погостить у него пару дней и получил согласие. Дом его стоял в глуши, километрах в шести от Попова Порога, почти на берегу Сегозера. Помнится, добрались мы с ним до места поздно вечером. Устали смертельно, даже есть не захотелось, и улеглись спать. Вечер к тому же выдался пасмурный, холодный, ветреный прямо-таки по-осеннему.
Хотя и с трудом, но поднялся Славик ранним утром, наскоро закусил и быстро ушел, пообещав в записке вернуться после полудня. Печь он растопил, и я, как только проснулся, принялся готовить нехитрый завтрак (правильнее вообще-то назвать его обедом). Загляделся в окно. Порывистый ветер утих, покачивались одни верхушки пихт и сосен. Ночью, видимо, хлестал дождь: золотистые стволы поблекли и стали влажными и скользкими, трава поникла. Сверху клубились встрепанные вязкие облака.
