Эдуард Альбертович в изнеможении лежал на кровати, откинувшись на подушки. Белки его глаз покраснели и воспалились от полопавшихся сосудов, став похожими на кровавое решето. Зрачки уже бессмысленно смотрели куда-то вперед, вдаль, туда, куда невозможно заглянуть в реальной жизни. Несмотря на то что силы практически оставили его, он словно что-то осмысливал в эти предсмертные минуты: лицо становилось ясным, морщинки на лбу разглаживались, на губах появилась едва заметная улыбка. Старик ликовал, он не боялся смерти, будто нашел лекарство против нее.
Поначалу Эдуард Альбертович сам не мог поверить в то, что он увидел в своем воображении, а может, и реальном видении. Только сейчас, когда его сердце, сохранившее теплоту и любовь тех давно уже забытых дней, вот-вот уже готово было остановиться, он осознал до конца всю значимость своего гениального открытия. Он верил и надеялся, что оно возродит погибающий мир, вдохнет в него новую силу жизни, любви, красоты и благодати. Его сухие руки дрожали от возбуждения и счастья, так стремительно нахлынувшего на него. Это, еще никому неведомое, поглотило Эдуарда Альбертовича настолько, что былые силы вернулись в его изнеможенное тело, каждая клеточка организма восстала против смерти, сердце заколотилось в груди, а душа наполнилась необъяснимыми чувствами, в которых трудно было разобраться. Мысли Эдуарда Альбертовича стали четкими.
Артур около часа наблюдал за переменами, происходящими с дедом — единственной нитью, связывающей его с далеким и удивительным прошлым. Было горько навсегда расставаться с мечтами Эдуарда Альбертовича. Артур с раннего детства восхищался увлекательными рассказами деда, он мог слушать его часами, и сны Артуру потом снились не такие, как всем. Он видел лазурное небо, изумрудную траву, он слышал сказочное пение птиц и вдыхал неповторимый аромат природы. Артур до сир пор не верил, что когда-то, не так уж давно, эта диковинная красота окружала людей.
Именно поэтому Артур был привязан к деду намного сильнее, нежели его родной брат Денис, который не был фантазером, любящим созерцать, но всегда был реалистом и практиком. Денис, также как и брат, любил деда, но только по-своему. Его привязанность скорее была не на уровне сердца и каких-то глубоких чувственных переживаний, а больше на физическом и бытовом уровне.
Денис ходил по комнате, он волновался за Эдуарда Альбертовича не меньше, ему также было больно и тяжело расставаться с ним.
Дед многому научил своих внуков, он был им вместо отца и матери. Для обоих Эдуард Альбертович был частью их самих, что понималось только теперь. Дед вложил в них всю душу, он по крупицам учил их истинным ценностям, тщательно отбирая эти самые крупицы, оставляя только светлые и теплые, мягкие и, когда было необходимо, твердые. Время шло, и жизнь этих трех человек сосредоточилась в маленьком мирке, защищенном от внешнего «холодного» и «бездушного» мира стеной любви, ласки, доброты и внимания.
Эдуард Альбертович уже практически не говорил, его сухие потрескавшиеся губы лишь изредка шевелились, когда он просил пить. Однако вся его мимика и выражение глаз словно кричали о том, что это не последние мгновения его жизни. Наблюдая, Артур не мог поверить в то, что происходило на его глазах, как будто время стало отсчитывать минуты в обратную сторону.
— Денис, это просто немыслимо. Иди скорее. Смотри, наш дед на самом деле умеет творить чудеса, — Артур нежно прикоснулся ладонью к щеке деда.
— Всё прошло, ты жив, смерть забирает лишь слабых и безвольных, разочаровавшихся в жизни людей. Мы будем жить, как и прежде, даже еще лучше, — медленно говорил Денис деду, садясь рядом с братом. Оба затаили дыхание и ждали объяснения этого исцеления.
Эдуард Альбертович тихо плакал. Братья думали, что от радости выздоровления, но Эдуард Альбертович знал, что оно продлится недолго, поломанные часы жизни отсчитывали последние минуты. Эдуард Альбертович должен был успеть рассказать всё. Он плакал от счастья осознания того, что скоро, очень скоро все люди, весь мир тоже будут счастливы, что появится новая сила настоящей давно забытой жизни, мир пробудится после долгого сна пустоты и серости, а любовь, это неизведанное для всех этих людей чувство, стремительно ворвется в их жизни. Час пробил, и душа продиктовала завещанье.
* * *
После смерти многие люди недоумевали, почему они попадали в странное пустынное место, а не проходили через туннель, который ослеплял и очаровывал своей белизной и о котором так часто на Земле рассказывали пережившие клиническую смерть люди. Глядя вокруг, нельзя было рассмотреть что-то на далеком расстоянии, словно зрение было ограничено. Всё, что можно было увидеть в этом безлюдном месте, — это странный особняк гигантских размеров, находившийся прямо напротив человека, попадающего в это непонятное место.
