Символморе лучилось ослепительным светом.
От бледно-лазурных вод свет поднимался вверх, выбелял безоблачные небеса и возвращался к недвижному солнцу. Ветер разгонял жару, но накал свечения был тягостным и гнал по каютам. Все разошлись. Один только Бык сидел на бухте каната под фок-мачтой и глядел на капитана.
Веньета Аладору, владелец и капитан «ХроноРозы» стоял на полубаке, у борта. Край широкой треуголки скрывал его глаза. Только глаза Аладору оставались в тени. Его высокую горделивую фигуру окружало сияние. Самоцветы искрились в перстнях и пряжках, переливалось золотое шитьё камзола, мерцало тиснение на ремнях. Пышное белое перо на шляпе трепал ветер. Казалось, ветер вот-вот сдует с капитана световую мантию, и рядом с Аладору возникнет его блистающее подобие — такое же, как рядом с его кораблём.
Золотой мираж шёл наперегонки с «ХроноРозой».
Мираж служил зеркалом, в котором капитан наблюдал за изменением судна. Тяжёлый торжественный галеон вытягивался в длину, будто разморённая жарой пантера. Уже опустился многоэтажный ют. Точно молодые побеги по весне, на мачтах отрастали новые стеньги. Чистейшей белизной на них вспыхивали паруса, набирая реальность и тотчас наполняясь ветром. Наконец крыльями распахнулись лисели, знаменуя окончательное превращение «Розы» в клипер.
Ветер окреп.
…Бык подумал, что капитан не в духе. Под кем другим на символморе теперь бушевал бы шторм, палубу хлестал град, а вокруг бродили смерчи и молнии. Но когда хандрил Веньета, это всегда оборачивалось такой вот отличной погодой — с давящим выцветшим небосводом и выжигающим глаза солнцем.
Аладору сделал короткий жест и зеркальный мираж начал рассеиваться. Капитан опустил голову. Помедлив, он шагнул вплотную к резному ограждению полубака, тронул пальцами морёное дерево. Режущим сиянием вспыхнул бриллиант в перстне. Бык сморгнул. А капитан лёгким прыжком перемахнул ограду и ушёл в воду, подняв фонтан брызг. Из воды он выпрыгнул уже в облике мегалодона. Носовая фигура «ХроноРозы» изображала этого мегалодона, сжимавшего розу в чудовищных челюстях.
Гигантская акула помчалась по волнам, опережая летящий за нею клипер.
Бык улыбнулся. Без спешки, со вкусом он размял шею и откинулся на спину, подставив под затылок ладони. Он был доволен.
С одной стороны, конечно, стоило послушаться света и уйти в каюту. Ясно же, что капитан хотел побыть один. Но с другой стороны, тогда он не стал бы превращаться в акулу, а по-прежнему торчал на полубаке истуканом и растворялся в сиянии. Это могло продолжаться пёс знает сколько времени — символсолнце не двигалось по небу и настроение Аладору тоже не улучшалось. Прогулявшись под водой в теле безмозглого хищника, капитан перестанет киснуть и тосковать. Бык поступил верно.
— Наконец-то! — донёсся голос Листьи.
Она соскользнула по фоку солнечным зайчиком, повисла на фока-рее длинной каплей искрящейся жидкости и наконец встала на палубе в своём главном обличье — стройной златоволосой девушкой в матросской одежде.
— Могла бы и сама его выпихнуть, — проворчал Бык.
Листья покачала головой.
— Я слишком важная, он не стал бы меня игнорировать, — сказала она безо всякой гордости. — Ты умница, Бык.
— Справедливое слово радует душу.
Листья улыбнулась.
На «ХроноРозе» она значилась старшей помощницей. Бык пока не научился разбираться в сложных взаимоотношениях этих людей и не понимал, кем она приходится капитану. Не возлюбленной, это наверняка, но кем? В разное время — то мудрая советница, то нежная сестра, а не то — суровая воительница, стойкая и бесстрашная… Она нравилась Быку. Что там, они все ему нравились. Они были славные ребята, добрые и отзывчивые, хоть и называли себя «пиратами». Символкорабль не нуждался в матросах. «ХроноРозу» вели по иллюзорным водам шесть офицеров, а пассажирами на ней были полтора десятка найдёнышей Аладору, его воспитанников и учеников.
Бык стал последним по счёту. Время в символпространствах текло причудливо, но по ощущениям Быка прошло месяца два с тех пор, как его подобрали где-то посреди «никогда» и «ничто», измученного и едва живого. Илунна выходила его, а Эфретани начала учить, как остальных.
Едва прикинув, что к чему, Бык вгрызся в науку как во вражеское горло. Четырежды он терял сознание от перенапряжения. Не раз он валялся в койке, накрыв подушкой больную голову, и жевал угол этой подушки, чтобы не выть. Он срывал жилы — но и вперёд продвигался быстро. Вскоре Эфретани отступилась от него: ей хватало забот с менее упорными учениками. По этому случаю на «Розе» устроили небольшой праздник. На празднике Хо Син показал Быку первый боевой приём, а Листья подарила умную пластинку.
Бык очень старался и успел научиться многому. Но чем больше он узнавал, тем ясней понимал, насколько сейчас он слаб и беспомощен.
Он давно отвык быть слабым. Он хотел стать равным. Он знал, что для этого нужно. Он умел трудиться и терпеть неудачи, не отчаиваясь. Жизнь научила его сражаться безо всякой надежды на победу — а сейчас надежда была, звала к себе ясная цель, и любой из людей Аладору с охотой поддерживал Быка словом и делом. Бык видел путь.
