Лев Николаевич Толстой
Христианское учение
Предисловие
Жил я до 50-ти лет, думая, что та жизнь человека, которая проходит от рождения и до смерти, и есть вся жизнь его и что потому цель человека есть счастье в этой смертной жизни, и я старался получить это счастье, но чем дальше я жил, тем очевиднее становилось, что счастья этого нет и не может быть. То счастье, которое я искал, не давалось мне; то же, которого я достигал, тотчас же переставало быть счастьем. Несчастий же становилось все больше и больше и неизбежность смерти становилась все очевиднее и очевиднее, и я понял, что после этой бессмысленной и несчастной жизни меня ничего не ожидает, кроме страдания, болезни, старости и уничтожения. Я спросил себя: зачем это? и не получил ответа. И пришел в отчаяние. То, что говорили мне некоторые люди и в чем я сам иногда старался уверить себя, что надо желать счастья не себе одному, но другим, близким и всем людям, не удовлетворяло меня, во-1-х, потому, что я не мог искренно, так же как себе, желать счастья другим людям; во-2-х, и главное, потому, что другие люди, точно так же как и я, были обречены на несчастье и смерть. И потому все мои старанья об их благе были тщетны. Я пришел в отчаяние. Но тут я подумал о том, что мое отчаяние может происходить оттого, что я особенный человек, что другие люди знают, зачем живут, и потому не приходят в отчаяние. И я стал наблюдать других людей, но другие люди точно так же, как и я, не знали, зачем они живут. Одни старались суетой жизни заглушить это незнание, другие же уверяли себя и других, что они верят в разные веры, которые с детства внушили им; но верить в то, во что они верили, невозможно было, так это было глупо. Да и многие из них, мне казалось, только притворялись, что они верят, но в глубине души не верили. Продолжать суетиться я уже не мог: никакая суета не скрывала непрестанно стоящего передо мною вопроса; и также не мог вновь начать верить в ту веру, которая была преподана мне с детства и которая, когда я возмужал умом, сама собой отпала от меня. Но чем больше я изучал, тем больше я убеждался, что тут и не может быть истины, что тут одно лицемерие и корыстные виды обманывающих и слабоумие, упрямство и страх обманутых. Не говоря уже о внутренних противоречиях этого учения, о низменности, жестокости его, признающего Бога карающим людей вечными мучениями (*), главное, что не позволяло мне поверить в это учение, было то, что я знал, что рядом с этим православным христианским учением, утверждавшем, что оно одно в истине, было другое христианское католическое, третье лютеранское, четвертое реформатское, - и все различные христианские учения, из которых каждое про себя утверждало, что оно в истине; знал я и то, что рядом с этими христианскими учениями существуют еще нехристианские религиозные учения буддизма, браманизма, магометанства, конфуцианства и др., точно так же считающие только себя истинными, все же другие учения - заблуждением.
(* Все противоречия эти я изложил подробно в книге"Критика догматического богословия" *)
И я не мог вернуться ни к той вере, которой был научен с детства, ни поверить в какую-либо из тех, которые исповедовали другие народы, потому что во всех были одни и те же противоречия, бессмыслицы, чудеса, отрицающие все другие веры, а главное, их обман, требования слепого доверия своему учению. Итак, я убедился в том, что в существующих верах я не найду разрешения моего вопроса и облегчения моих страданий. Отчаяние мое было таково, что я был близок к самоубийству. Но тут и пришло мне спасение. Спасение было в том, что я с детства удержал смутное представление о том, что в Евангелии есть ответ на мой вопрос. В учении этом, в Евангелии, несмотря на все извращения, которым оно подверглось в учении христианской церкви, я чуял истину. И, как последнюю попытку, я, откинув всякие толкования евангельского учения, стал читать Евангелия и вникать в смысл их. И чем больше я вникал в смысл этой книги, тем больше мне уяснялось нечто новое, совсем не похожее на то, чему учат христианские церкви, но отвечающее на вопрос моей жизни. И, наконец, ответ этот стал совершенно ясен. И ответ этот был не только ясен, но и несомненен, во-первых, тем, что он вполне совпадал с требованиями моего разума и сердца, во-вторых, тем, что когда я понял его, то я увидал, что ответ этот не есть исключительное мое толкование Евангелия, как это могло показаться, и не есть даже исключительно откровение Христа, но что этот самый ответ на вопрос жизни более или менее ясно высказывали все лучшие люди человечества и до и после Евангелия, начиная с Моисея, Исаии, Конфуция, древних греков, Будды, Сократа и до Паскаля, Спинозы, Фихте, Фейербаха и всех тех, часто незаметных и непрославленных людей, которые искренно, без взятых на веру учений, думали и говорили о смысле жизни. Так что в познании почерпнутой мной из Евангелий истины я не только не был один, но был со всеми лучшими людьми прежнего и нашего времени. И я утвердился в этой истине, успокоился и радостно прожил после этого 20 лет своей жизни и радостно приближаюсь к смерти. И вот этот ответ на смысл моей жизни, давший мне полное успокоение и радость жизни, я и хочу передать людям. Я стою по своему возрасту, состоянию здоровья одной ногой в гробу, и потому человеческие соображения не имеют для меня значения, и ежели бы имели какое-либо значение, то я знаю, что это изложение моей веры не только не будет содействовать ни моему благосостоянию, ни доброму мнению обо мне людей; но, напротив, только может возмутить и огорчить как людей неверующих, требующих от меня литературных писаний, а не рассуждений о вере, так и верующих, возмущающихся всякими моими религиозными писаниями и бранящими меня за них. Кроме того, по всем вероятиям, писание это станет известно людям только после моей смерти. И потому побуждает меня к тому, что я делаю, не корысть, не слава, не мирские соображения, а только страх не исполнить того, чего от меня хочет тот, кто послал меня в этот мир, к которому я каждый час жду своего возвращения. И потому я прошу всех тех, которые будут читать это, читать и понимать мое писание, откинув так же, как и я, все светские соображения, имея в виду только то вечное начало истины и добра, по воле которого мы пришли в этот мир, и очень скоро, как телесные существа, исчезнем из него, и без поспешности и раздражения понимать и обсуждать то, что я высказываю, и, в случае несогласия, не с презреньем и ненавистью, а с сожалением и любовью поправлять меня; в случае же согласия со мною, помнить, что если я говорю истину, то истина эта не моя, а Божья, и что только случайно часть ее проходит через меня, точно так же, как она проходит через каждого из нас, когда мы познаем истину и передаем ее.
