ОБ ОДНОМ НЕКОГДА БЕДНОМ ГУСАРЕ
Как-то раз один доцент Политехнического института города Саратова ехал спозаранку в принадлежавшем лично ему автотранспорте по улице Ленина — из дома на работу. Место работы — филиал этого Политехнического института — находилось не в самом Саратове, городе одиннадцати вузов, а черт-те где, в городке Энгельсе, жалком пристанище трех филиалов, на другом берегу Волги через мост. А тут еще лето, жара, пардон, похмелье. В общем, и здоровье, и настроение настоятельно требовали поправки. Остановившись перед тем, как пересечь улицу Радищева, на красный свет, доцент в самый тот миг, когда красный сменился с желтого на зеленый, углядел по другую сторону перекрестка застрявшего на осевой задрипанного мужичка-пешехода с авоськой в руке. Авоська содержала бутылку или две беленькой и какую-то нехитрую закусь.
Решение пришло мгновенно. Неспешно минуя мужичка, доцент высунул из окна машины руку и опрятно изъял авоську из мужичковой длани.
Мужичок опешил — на секунду, которой доценту хватило, чтобы несколько от него отдалиться. Дальше они следовали по главной улице города эскортом — мимо площади Революции с памятником вождю частично победившего мирового пролетариата, почему-то стоящему спиной к прохожим на улице собственного имени, но зато лицом к деревянной трибунке, куда изваяние указывает неестественно вывихнутым пальцем работы скульптора-земляка Кибальникова и где в те времена маялись по большим праздникам представители властных структур и подвластного им народа.
Итак, впереди неторопливо двигалась машина доцента, из коей так и торчала перпендикуляром рука с авоськой, за ней поспешал человек, выкрикивая на ходу что-то маловразумительное, но явно непотребное. Почему неторопливо? В том-то вся и штука. К следующему перекрестку надлежало прибыть, когда светофор над ним пожелтеет, иначе мужичок нагонит доцента — с предсказуемыми последствиями. Но необходимый маневр был произведен с точностью, которая сделала бы честь и Наполеону: притормозив на угасающий желтый свет, доцент аккуратно поставил авоську на асфальт и через секунду уже катил дальше, сопровождаемый громовыми славословиями запыхавшегося мужичка. Настроение (доцента, не мужичка) заметно улучшилось. Впрочем, мужичка, наверное, тоже — немножко.
Вот вам правдивая история из жизни бывшего доцента, бывшего заключенного самого жуткого из корпусов саратовской тюрьмы — «столыпинского третьяка», потом снова доцента, а ныне отовсюду видного саратовского предпринимателя и мецената — автора предлагаемых вашему вниманию рассказов, Владимира Вениаминовича Глейзера. Я такого рода историй знаю немало, но пересказывать их, дабы не отбивать хлеб у старшего собрата по перу, не буду. Благо он уже сочиняет новые рассказы.
Трудно написать о близком друге что-либо толковое. Что уж такого любопытного для широкой публики может рассказать человек о своей левой ноге или о правом глазе? А интересно было бы посмотреть, как он станет без них обходиться. Вот и с Володей то же. Кое-что я тут сообщу, но, боюсь, получится как всегда — больше о себе, чем о нем. Впрочем, короля, как известно, играет свита.
Я еще учился в школе, когда имя Владимира Глейзера в первый раз прогремело на весь Саратов. На дворе стояла застойная эпоха КВН в прямом эфире, и раскудрявый студент-физик Вова Глейзер был помощником по ближнему бою капитана команды Саратовского университета, к слову сказать, тоже Каца. Главных своих противников — политехников — команда делала как хотела (что имело потом продолжение в виде отдельной истории). Так я его впервые и увидел, по телевизору.
Впечатление было, я думаю, сильное — думаю так потому, что когда я стал студентом первого курса, то однажды, топая на лекцию и увидев на газончике у ворот университетского городка (нового, нового, я и сам помню, что перед старым никакого газона не было) двух молодых вальяжных поглотителей бутылочного жигулевского пива из горла, мгновенно узнал в одном из них Глейзера. Познакомились мы года уже через три, знакомство было случайное и продолжения не имело. Возобновилось оно еще лет пять спустя и с тех пор уже не прерывается.
Возобновилось же оно на необитаемом волжском острове, где проводила лето небольшая университетская шлеп-компания робинзонов и пятниц обоих полов. Помню, как Володя в очередной раз поразил нас всех, — мы, оставив его, самого ленивого, в лагере, уехали не то кататься на моторках по Волге, не то рыбу ловить, не то просто за водкой в самогонное село Пристанное, а когда вернулись, нас ожидал собранный Володей в цвет, совсем недавно появившийся и никому еще не поддавшийся, кубик Рубика. Уже только вечером, за рюмочкой, Володя признался, что отлепил, орудуя кухонным ножом, все нашлепки кубика подряд, а после аккуратно приклеил их все обратно — но уже цвет к цвету.
Потом было еще одно лето на острове, потом лето на Ахтубе, где Володя быстро стал закадычным другом местных крутых браконьеров, потом уж и не упомню — просто раз-два в год, приезжая в Саратов, я имел удовольствие бывать в его обществе. Что продолжается и поныне, жаль, что не так часто, как хотелось бы.
