Рассказ
1.
Серп захватывает сухие стебли, срезает колоски. Соломия отбрасывает пучок пшеницы, берётся за следующий. Саднят руки, ломит спина, перед глазами рябит — от золота колосьев, от палящего июльского солнца, от его бликов на серпе. Сорвавшийся тёплый ветер не приносит облегчения — он бросает в лицо сухую землю, на зубах хрустят крупинки. Соломия тыльной стороной руки вытирает лоб, разгибается, с сожалением смотрит на волнующиеся под ветром колосья. Сейчас они кажутся живыми. Она оборачивается, встречается с тяжёлым взглядом проверяющего, вздыхает и снова берётся за серп.
Из центра шлют и шлют своих людей, так боятся, что их маленькое село разворует весь государственный хлеб. Теперь у них надзирателей больше, чем женщин в поле. А врагов народа больше, чем этого самого народа. Что ни день, ловят на поле да и ведут к сельской раде. Якобы на суд, но все знают, что это за суд. Односельчан садят на машины и увозят. В тюрьму, на целину, до чёртов, бесов, дьяволов?
Впереди ещё полдня колхозной работы, а завтра с рассветом — обрабатывать свою ділянку[1]. С неё и кормятся. Только год этот худой, неурожайный: зима без снега, засуха весной и летом, погибла почти вся озимина — пшеница и рожь. Если разрешали, они выкапывали на полях мёрзлую картошку, свёклу, к почти иссякнувшим запасам муки домешивали подсолнечную макуху, когда пекли хлеб. А то и варили кору деревьев, кожуру от картошки. Но Соломия не хочет больше думать о голоде, потерянном хлебе, о сельраде и машинах. Чтобы не привлекать внимание партийных крыс, она еле слышно напевает:
Живо, женчики, живо,
Дожинайте ниву,
Будемо плести віночки
Знакомые слова придают силу и всё громче звучат внутри многоголосым хором, оживляя воспоминания.
Вот маленькую Соломийку берут на жатву. Первый сноп — для боженьки, его не косят, оставляют на поле, только колоски надламывают, выминают из них зерно, сеют между корнями и приговаривают: «Роди, Боже, на всякого долю — и на бідного, и на багатого!»[3]. Батько называет этот сноп Божьей бородой и говорит, что там живут птички, перепёлочки. Соломийка смеётся: птички в бороде! Осторожно прикасается к надломленным колоскам. Батько перевязывает сноп червоной стрiчкой[4], украшает гроздями калины, ромашками и васильками. Потом сноп всё-таки срежут, оденут как ляльку и поставят в красном углу под образами… Соломийка смотрит на поле и ей кажется, что у него нет хозяина. Колоски заботятся о них, кормят, но разве поле может кому-то принадлежать?
Перепілонька сіра,
Де ж ти будеш сиділа;
Вже немає пшениці,
Батькам, Прокопу и Докии, дают отруб — участок земли на опушке леса. В низине течёт ручей. Рядом — пшеничное поле с васильками и маками. Хату строят быстро, всей семьёй — дядьки Данила, Микита, Коля, тiтки[6] Ирина и Варвара. Детям тоже находится, что делать: Соломийка малюет квiтки[7] под окнами хаты. «Краще намалюєш, щасливіше життя буде!»[8] — говорит мама Докия. И Соломийка старается. Руки мёрзнут, в жовтне[9] солнце быстро садится. Рядом крутится Павло, сын умершей в испанку тiтки Югены, теперь он будет жить с ними. Павло сметливый, рвётся всем помогать. Вот и сейчас придумывает, из чего бы новую краску сделать — все квiтки в поле уже оборвал…
Скоро начнут готовиться к зиме, думает Соломийка. Утеплят хату — свяжут стебли кукурузы, обложат мазанку по кругу. Но до этого надо ещё столько сделать — и матрасы набить, и феранки-занавески пошить, и палатары[10] по стенам развесить!
А вообще Соломийка любит лето. Тогда у детей особая работа — можно пропадать в яру, хоть там и полно жалівы[11]. В яру, в заполненных водой ямах-копанках, дети отмачивают стебли конопли, когда батьки заняты в поле. Потом коноплю отвезут на подводах домой, положат снопы на станок и будут молотить, пока стебли не станут мягкими, как нитки. Получится прядиво. Его намотают на куделю, деревянную палку, которую вставят в отверстие в лавке, и вьюжными зимними вечерами девушки возьмутся прясть. Потом ткать. Из конопли получаются красивые и прочные сорочки! Мать говорит, что каждая девушка должна соткать палатары из шерсти и вышить рушник — на приданое. Соломийка отмахивается, мол, далеко ещё до приданого. Летом они с Павлом понесут сотканное полотно к ручью, разложат на траве и будут поливать его целый день. Ждать пока высохнет, снова поливать. Солнце отбелит ткань, сорочки и рушники выйдут нарядными!..
Ми пшениченьку зжали,
В снопики пов’язали,
В кіпоньки поскладали,
Хороше заспівали.
В эту недилю Соломия надела тернову хустку[12] — праздничный платок невесты. В резной сундук-шлябан с витыми ручками сложили её приданое — и вышитый рушник с палатарами тоже. Она возилась всё лето — толкла ягоды, варила кору дуба и бурак, настаивала цветы на краски; в настойках вымачивала шерстяную нитку, высушивала, и лишь потом ткала. Работа ей в радость. Соломии нравится, когда опрятно и красиво, из-под её пальцев выходят дивные узоры, пiвнi[13] и квiтки на орнаментах как живые! Всё потому, что её сердце поёт. Она думает о Леонтии, вспоминает, как он пришёл ряженый на Ивана Купала в их дом, как подарил ей украшенную ягодами ветку и крынку мёда. Его глаза — тёплые, лукавые — подсвечивало солнце, и они тоже казались медовыми, сладкими.
