ПРОЛОГ
Шумел камыш и ветер в ивах, и перекатами река. По небу мрачному носились, клубясь, густые облака. Склонялся к своему исходу и угасал осенний день. Покоя жаждала природа. Её вся эта похабень уже изрядно утомила. Она мечтала о весне, как я мечтаю о прекрасном.
А впрочем, речь не обо мне.
Она о том, кто невозбранно сдвигает парадигмы вбок посредством яркого экрана. Через клабхаус и тик-ток, через подкасты и «Медузу», ютуб, телегу и инсту успешно загоняет в лузу людских сознаний хуету.
Тая лукавство в постмодерне и маскируя в акростих, диавол, изощрённый в скверне, улавливает малых сих. Речёт, подмигивая сально и изгибая губы в серп, о радостях любви анальной — анальной целости в ущерб. Ведёт ментальные атаки на русский дух, на наш уклад. Дразнясь, показывает факи, язык и волосатый зад. Открыв ворота Овертона, зовёт к себе тупых овец.
Поверишь этому гандону — пиши пропало. Не жилец.
По счастью, всё же справедлива теория Пуанкаре, и время может прихотливо, как танцовщица в кабаре, крутиться колесом, ломая приятный Люциферу ход, а нас на сутки отправляя в беспечный позапрошлый год.
Ах, как же славно, боже правый, грядущей жопе вопреки собраться у костра оравой, бухать и жарить шашлыки. Одеться в шёпот и туманы, обуться в тину и рогоз. Плясать мазурки и канканы. Во власти прихотливых поз, срисованных с индийских фресок, плести любовные узлы. Условности отправить лесом, стыдливость снять, как кандалы.
Наутро сладко потянуться, купить биткойн за три рубля, а к ужину опять вернуться в ковидный человейник, бля.
К сему курьёзному итогу приходит всяк, спасенья нет. Пролог окончен, слава богу. Здесь начинается сюжет.
1+1
Тяжёлая нравом бабуся не лучшая из старух — имела в хозяйстве гуся.
Да ладно, конечно, двух.
Первый был белым как сало. Второй — чернопëрым как негр. Однако ж старуха считала, что чёрный не чëрен, а сер. Расистские выходки эти для гуся что с гуся вода, но вы, прогрессивные дети, забудьте о них навсегда!
Гусям приходилось туго: жизнь вообще нелегка, а эти — любили друг друга. Ну, то есть гусак — гусака.
Изящные шеи сплетали в прелестный двухцветный узор. За танцем любви наблюдали крапива, щелястый забор, сорока со старой берёзы, сорочьи птенцы из гнезда. Ещё вездесущие козы да сгнившей соломы скирда.
Влюблённые, хоть бы и птицы, наделены стыдом. Гуси решили укрыться в давно позаброшенный дом. О том, как в него проникали, отдельный — и долгий — рассказ. И страшный. Сейчас он едва ли существенен, дети, для вас.
1
Всё может пернатый гений, ведь он демиургу сродни. В дому, где лишь скрипы да тени, гуси остались одни. Отринув пустые приличия, прижались к огузку — хвостом. (Сей жест знаменует на птичьем крылатое счастье). Потом в сенях, упоительно тесных, близ пары заржавленных кос, предались балету чудесных, изысканных в задницу поз.
И косы звенели, как будто срезают траву по росе. И Эрос блаженством окутал весёлых распутных гусей. И сплавились нежность и похоть, и вскрикнул в экстазе гусак. А чёрный ли, белый ли — похуй! Любое блаженство ништяк.
Не знали они, сочетаясь, о том, что сквозь дырку в стене за ними следит, ухмыляясь, мерзавец, чья туша в говне. Мерзавец, рождённый бескрылым. Не друг, не товарищ, не брат. Которого с этаким рылом не пустят в калашный ряд. Который не бисеры ценит, а сплетни, помой да грязь.
Он вскоре покинул сцену, недобро и хрипло смеясь.
РЕМАРКА
В вышестоящем эпизоде я вижу с грустью, что увы, не скрыться даже на природе от осуждений и молвы. Что, сколько б ты ни строил планы, как ни запутывал следы, есть сталкерящие ебланы. А этим мразям до пизды и личное пространство, сука, и детских травм тупая боль. Они в протянутую руку плюют, лакают алкоголь. Не любят преклонять колени, а новой искренности пыл считают стыдной поебенью. Короче, свиньи и жлобы.
Одно лишь не вполне понятно: связь с содомитaми гейроп. Но, раз уж есть на солнце пятна, на этих — негде ставить проб.
И здесь мы вновь приходим к факту, что Бафомет играет бал, несёт пожизненную вахту в коворкинге кривых ебал. Ему комфортно в этой нише. Пастух народов! Моисей! Как можно видеть в тексте выше, уже добрался до гусей.
Кто дальше? Может быть, котятки? Камон, хорош, опомнись, бес. Пойми, на гейской танцплощадке ты не солист, а глиномес. Не мира князь — дикпик паяца. Ну да, когда-то был велик, а ныне, стоит зазеваться, заправят болт за воротник. А если наклониться к Мылу…
Я брезгую, домыслишь сам.
Господь, молю, даруй мне силу вернуться к бабкиным гусям.
1+1–2
Тем временем наша старуха, забросив по дому дела, из тонкого птичьего пуха три куколки вуду плела.
Что, умные дети, смекнули? Конечно же, эта карга — не тихая нравом бабуля, а грозная Баба Яга.
А чем же она знаменита?
Да тем, что Цирцеи гнусней: кормила гостей из корыта, затем обращала в свиней. Топила щеночков в лохани, ягняток пускала под нож. Ягу замечали в Ухане и в Солсбери, кажется, тож. Была контрамотом, но слабым: раз в год и всего на денёк. (И всё же, заметим, для бабы дружить с контрамоцией — ок.) Не ведала милости к падшим, с детьми не бывала добра, камлала над выборной кашей для думской победы едра. Дерьмо отливала в граните и нам засирала мозги.
