«Мякоть персика, свежий плод, желанная плоть…»
Анжела снова пробежала строчку глазами, а потом принялась методично раздирать страницы аккуратного машинописного текста на мелкие кусочки, которые посыпались прямо на старинный персидский ковер.
— Мама, почему ты молчишь?.. — услышала она приглушенный голос дочери.
Анжела с раздражением взглянула на письменный стол, где оставила трубку радиотелефона. У дочери был приятный голос и безукоризненное английское произношение.
— Мне это не нравится, и я не хочу со всем этим возиться! — воскликнула Анжела, схватив трубку.
Дочь немного помолчала, а потом дрогнувшим от удивления голосом сказала:
— Но ведь это хорошо! И не я одна так думаю… Ты действительно прочла? То есть я хочу сказать, может быть, ты не слишком внимательно читала?
— Я же не круглая дура, Жаклин, — резко ответила Анжела. Она предпочитала называть дочь полным именем, а не Джеки, как все окружающие, словно это помогало ей поддерживать между ними дистанцию. — По-моему, это просто неинтересно. Все это уже тысячу раз было.
Между тем она, конечно, понимала, что это хорошо. Даже очень хорошо!
В голосе Джеки послышалось напряжение:
— Единственное, что от тебя требуется, — дать де-нег…
— Я не намерена этого делать.
— Но почему?
— Я уже объяснила тебе. Не выводи меня из себя, Жаклин!
В голосе матери зазвучали угрожающие нотки, и Жаклин в смятении закрыла глаза.
— Мне кажется, я заслуживаю хотя бы вразумительного объяснения, почему ты не хочешь дать денег…
— Хватит с тебя и простого «нет»!
— Не обращайся со мной как с ребенком, мама! — гневно воскликнула Джеки, сжав трубку так, что побелели костяшки пальцев.
— И не называй меня «мамой»!.. Сколько раз тебе это говорить? — выкрикнула в ответ Анжела.
Что за ужасная манера напоминать матери о возрасте! О морщинах, тщательно скрываемых при помощи косметики, о плоти, увядающей вопреки самым усердным стараниям.
— Cкажи спасибо, что я родила тебя, — раздраженно проворчала Анжела.
Душная, отвратительная зависть сдавила горло. У Жаклин было все — талант, красота и молодость! Главное — молодость. Изумительная, восхитительная, несокрушимая молодость, которая у самой Анжелы утекла меж пальцев как вода, так что Анжела и не заметила.
Если уж на то пошло, то она вообще не хотела рожать. Узнав о своей беременности, она почувствовала себя так, как не приснится и в самом страшном сне. Ее сценическая карьера только-только началась, и у нее были все основания надеяться, что она больше никогда не вернется в свою опостылевшую провинцию и не увидит забытых богом бескрайних кукурузных полей, откуда сбежала когда-то раз и навсегда. С ребенком на руках не так-то просто карабкаться на ту вершину, которую она себе наметила. Что и говорить, она тогда здорово перепугалась. Этот страх не забылся и по сей день.
Помнила Анжела и мрачные комнатенки над дешевым баром, куда пришла делать аборт. Помнила трясущиеся мужские руки. Руки эскулапа-нелегала. Она неловко попыталась пошутить, но шутка вышла циничной и плоской, и врач ничего не сказал в ответ. Он лишь бросил на нее уничтожающий взгляд, принимая пятьдесят долларов, которые протягивала ему в потной ладошке эта бедовая восемнадцатилетняя девчонка.
Несмотря на все эскулаповы труды, результат оказался нулевой. Не считая того, что у нее подскочила температура, началось сильное кровотечение, и она две недели пролежала пластом. Лишенный чувства юмора, сукин сын к тому же, вероятно, пользовался нестерильными инструментами. Что касается ребенка, то последний цепко сидел там, где ему и было положено.
Когда она оклемалась, то была слишком напугана, чтобы сделать вторую попытку. Кроме того, у нее все равно больше не было денег. Так что плакали ее пятьдесят баксов.
Всеми фибрами души Анжела возненавидела ребенка, которого была вынуждена носить в себе. Всякий раз, когда он шевелился, она проклинала его за то, что мужчины больше не смотрели на нее, беременную, с обожанием. Роды длились двадцать шесть часов и были очень тяжелыми. Как только Жаклин родилась, Анжела тут же сплавила ее к своей сердобольной тетке. Тетка вскоре померла, и матери, которая все время находилась в разъездах, пришлось забрать трехлетнюю девочку к себе.
Возможно, рано или поздно у девочки мог бы появиться постоянный дом, однако ее отец Дэвид узнал о том, что у него есть дочь, только в разгар пренеприятного бракоразводного процесса. Он хотел, чтобы Джеки жила с ним, но Анжела наотрез ему отказала. Она отнюдь не была расположена к тому, чтобы делать какие бы то ни было одолжения бывшему мужу. Не говоря уж о том, чтобы считаться с его желаниями. Таким образом, единственное, что мог тогда делать для маленькой Джеки ее отец, это помогать деньгами, которых, кстати сказать, у него тогда было совсем не густо.
В те времена он еще был заурядным актеришкой, к тому же пристрастившимся к выпивке. Вот Анжела и не давала ему видеться с дочерью, заставляя дожидаться встречи долгих четыре года. Это потом, когда он женился на богатой и обворожительной Клэр и стал кинозвездой первой величины, Анжеле стало не так-то легко отказывать ему в свиданиях с дочерью, и ей ничего не оставалось, как смириться с мыслью, что рано или поздно Дэвид заявится, сногсшибательно благоухая розовой амброй.
