Трактир «Старый Пеликан», что в Сен-Серване на улице Не, уцелел в годы революции и не утратил своей популярности и позже, в «новом» городе, который проконсул Лекарпантье переименовал в Порт Солидор, утопив в море статую местного святого. Трехэтажное здание трактира, сооруженного еще в 1724 году, все так же впечатляло своими внушительными стенами из великолепного серого гранита. Внизу, на первом этаже, царило оживление, так же как и во дворе, куда по мощенному брусчаткой проезду стекались конные экипажи и повозки. Все постройки: каретный сарай и конюшни, просторные винные погреба и продуктовый склад, свинарник, кладовые, колодец, огород и даже отхожие места — в совокупности производили впечатление небольшого суверенного государства, где на долю трактира выпадали разные времена, не всегда счастливые. Он стал излюбленным местом отдыха для всех эмигрантов, в 1792 году направляющихся к острову Джерси и дальше, в Англию, и чуть было не прекратил свое существование в угаре заговора маркиза де ла Руэри[1]: тот собирался атаковать Париж с тыла, а пруссакам герцога Брауншвейгского[2] надлежало подойти с востока. Но, преданный своим мнимым другом Шеветелем, ла Руэри погиб, узнав о казни короля, а на его верных соратников обрушилось несчастье в лице некоего Лаллигана-Морийона, посланца Дантона[3], которому как раз и донес на ла Руэри Шеветель. Итак, Лаллиган появился в «Старом Пеликане», где его владелец, месье Анри, известный своими щедростью и бесшабашностью, принял его за эмигранта и оказал ему самый горячий прием. В награду же трактирщика немедленно арестовали, потащили в Париж, оттуда — в Ренн, где снова запрятали в тюрьму, но в конце концов отпустили.
Злые языки утверждали, что такая невиданная милость была ему оказана за несравненный вкус омаров, приготовленных на углях, до которых был большой охотник этот гадкий Лекарпантье… Супруга же арестованного, которая вела хозяйство в отсутствие мужа, оказалась на высоте.
Однажды дождливым и серым сентябрьским вечером 1794 года, третьего года вандемьера[4], во дворе «Старого Пеликана» высадились пассажиры наемной кареты, запряженной четверкой лошадей. Жертвами непогоды и бездорожья оказались Лаура Адамс, ее подруга — графиня Евлалия де Сент-Альферин, горничная Бина и Жоэль Жуан, доверенный человек.
В те смутные времена, если не считать одетых в бело-сине-красное платье правительственных эмиссаров, охраняемых жандармами, простые путешественники в обычной карете были большой редкостью. Теперь же, после падения Робеспьера[5], повсюду за пределами городов и селений, как подснежники весной, появлялись на пути экипажи: то разбойники, то мародеры, а то и просто отставшие от армий солдаты всех мастей. Поэтому появление трех женщин в сопровождении одного лишь, пусть рослого и крепкого, вооруженного пистолетами, но при этом однорукого мужчины (ведь крючок вместо кисти на его левой руке вовсе не доказывал его способности защитить своих дам) — словом, прибытие новых гостей несказанно удивило всех служащих «Старого Пеликана». К тому же было очевидно, что по крайней мере две из трех особ женского пола были аристократками. Об этом свидетельствовали их походка, манеры, одежда, скроенная просто, но элегантно, и даже тембр их голосов. Так что трактирщик, немедленно устранив из своего лексикона всякие республиканские словечки, оказался «всецело к услугам дам», забыв о многочисленных пьющих и курящих трубки посетителях.
Но человек с железным крюком вместо кисти, обратив внимание на галдящую публику, попросил трактирщика:
— Мы едем издалека, и дамы крайне утомлены. Они желали бы отужинать и отдохнуть в отдельном помещении, в спокойной обстановке. Возможно ли это?
— У меня все возможно, — заверил гражданин Анри с улыбкой заговорщика на круглом добродушном лице. — Мы с давних пор умеем угождать хорошим людям, — добавил он, понизив голос. — На втором этаже у нас есть отдельный кабинет, если вы не желаете, чтобы вам подали еду в номера.
— Сегодня вечером мы отужинаем у себя, — сказала старшая из дам, — но до ужина велите принести горячей воды, нам нужно смыть с себя дорожную пыль…
— Разумеется, разумеется. Извольте следовать за мной, моя супруга займется дамами. Мада… то есть, я хотел сказать, гражданка Анри свое дело знает.
Взяв в руки подсвечник, хозяин повел гостей вверх по отполированной до блеска дубовой лестнице с резными затейливыми перилами и через мгновение распахнул перед путешественницами двери большой комнаты, отделанной дубовыми панелями и лепниной. Внутри лакей разжигал камин, а две служанки застилали кровати, по старинной моде занавешенные балдахинами малинового цвета, как и толстые перины, скатанные валиком на простынях.
— Если дамы предпочитают две отдельные комнаты, мы можем и это устроить, — предложил Анри, — но у нас нынче много постояльцев, а эта комната самая лучшая. Здесь еще есть каморка, где можно поставить кровать для… э-э… прислуги.
— Нам это вполне подойдет, — решила графиня. — Мы… с кузиной с давних пор живем в одной комнате, которая намного хуже, чем эта, так что другого нам и не надо.
