… Прижавшись к крутому обрыву берега, стоит караван барж, ожидающих груза.
Ночь лунная, и от мачт на холодную воду реки легли длинные полосы теней, как узкие тропинки куда-то во тьму, где утонул противоположный берег и где далеко, сиротливо блестит огонёк.
Река медленно льётся в чёрную даль, волны её гладят борта пустых барж, и внутри барж раздаются протяжные, гулкие вздохи.
На берегу недвижно замерли кусты лозняка, и от них на воду и берег луна тоже бросила узорчатые, недвижные тени.
В одном месте кустарника чуть тлеется костёр – освещает корни, вымытые водой из земли, и ветки, опустившиеся над ним. Он смотрит меж них, как большой красный глаз какого-то чудовища.
На носу той баржи, что стоит первая против течения, медленно движется неуклюжая фигура дежурного матроса; иногда он останавливается у борта, долго смотрит вдаль по спокойной воде и снова начинает ходить поперёк баржи. В тишине ночи его шаги ясно слышны и на берегу и везде, далеко вокруг каравана, а под ним, в пустых трюмах судна, всё вздыхает река, гладя просмолённое дерево баржи…
Звёздное небо смотрит в спокойную воду, и звёзды, отражаясь в ней, сверкают, как маленькие, золотые рыбки.
Ночь холодна, тиха… и ясна.
Иногда всплескивает рыба и где-то далеко поют песню и плачет гармоника; слов не слышно, но одна за другой, по сырому, холодному осеннему воздуху, тянутся печальные ноты, тянутся и бесследно исчезают во тьме и молчании…
* * *
Дежурный на передней барже остановился у борта, посмотрел на воду и вдруг, обернувшись лицом к баржам сзади него, закинул голову и уныло-протяжно закричал:
– Го-ость!..
Потом он наклонился, поднял с палубы длинный шест и, истово перекрестясь, опустил его за борт…
Раздалось журчание воды, разрезаемой встреченным ею препятствием.
И на следующей барже, ещё ранее, чем успел замереть первый возглас, – тоже раздалось монотонное, певучее слово:
– Го-о-ость!
Потом у борта её также появилась фигура дежурного матроса с шестом в руках и так же, как и первая, она, крестясь, спустила в воду шест…
– Го-ость! – плакал звонкий фальцет где-то вдали… Эхо на берегу отчётливо повторяло ноющее, печально выпеваемое вахтенными слово…
– О-го-о-о-сть!..
Вахтенный передней баржи вдруг энергично стал ворочать багром, и скоро снова воздух огласился его печальным криком:
– При-иня-а-а-л!
Опустив в воду шест, он пошёл по борту баржи к корме и, когда подошёл к рулю, с силой толкнул что-то в воде и вполголоса бросил на следующую баржу:
– Проводил…
И вслед за тем вытащил свой багор из воды.
Тогда в промежутке между кормой первой баржи и носом следующей за ней, в полосе воды, освещённой луной, появилось что-то белое и круглое, как шар, утверждённое на тёмной массе, по очертаниям похожее на человеческую фигуру…
Оно появилось и скоро исчезло в тени от борта баржи…
– При-и-ня-а-а-л! – заплакал в воздухе возглас вахтенного.
И вахтенный второй баржи так же, как и первый, – опустив шест в воду, – пошёл по борту к корме…
Вскоре раздался и его короткий возглас:
– Проводил…
* * *
На последней барже «гостя» дожидались двое: один стоял с багром в руках, в выжидательной, сторожкой позе, другой рядом с ним склонился за борт, опираясь руками о колено, и любопытно смотрел вверх по течению…
– Не подобьёт к нам? – спросил он тихо товарища.
– Поди, не подобьёт…
– А коли подобьёт?
– Тогда, брат, табак – дело! Сейчас полиция – как, откуда, да что?.. Всю душу вымотают.
Не дай ты, господи!
Он идёт…
Покачиваясь на воде, «гость» подплывал под нацеленный в него багор вахты…
Он плыл вверх лицом, и оно, очень белое на тёмном фоне воды, покачивалось, глядя в звёздное небо. Так странно покачивалось, точно было недовольно приёмом вахты барж и хотело сказать ей:
«Ах вы, братцы мои! Как же вы это так? Нехорошо!»
– Попал!.. – тихо произнёс вахтенный и, как все другие ранее его, – пошёл с опущенным в воду багром на корму…
Его товарищ, скосив голову к воде, шёл за ним.
– В сапогах… – сказал он, когда дошли до середины кормы.
– Чай, поди, наш брат, матросик, – отводя багром «гостя» от борта, ответил его товарищ.
– Надо быть, так…
– Про-о-во-о-дил! – выхватив шест из воды, запел вахтенный на передние баржи…
– А к берегу его поблизости от нас не прибьёт?.. Тогда всё едино – склока будет…
– Не бойсь! Теперь до мыска-то дойдёт, а там его отшибёт в фарватер. Выше как на двадцать вёрст от нас ему не пристать теперь. Да ещё, гляди, на тот берег перекинет…
– Это бы ладно было!..
С минуту они молча посмотрели вслед уплывавшему «гостю»…
Потом вахтенный бросил на палубу багор, стащил с себя рваную шапку и вполголоса, крестясь, произнёс:
– Упокой, господи, душу раба твоего… Избави, господи, и помилуй нас от нечаянныя смерти!
Его товарищ истово крестился, сильно стукая себя пальцами по плечам и по лбу…
А «гость», неизвестный раб божий, плыл дальше по реке, плыл, покачивался на волнах, и белое лицо его всё смотрело в звёздное небо, как бы желая спросить его:
«А что, далеко ещё мне, утопшему, плыть-то?»
