Неделя выдалась тяжелая. Июльская жара топила мозги, как воск. Продажи, словно назло, неуклонно снижались. Директор бычился и капризничал — каждое утро учинял планерки с разборами полетов, вылавливал опоздавших, как мух. В пятницу стрелки часов, распаленные солнцем, завязли. С огромным трудом мы дождались конца рабочего дня, и завалились в бар. Я, Глеб, Аркашка и Жорик.
Первый стакан райски холодного пива ушел в мгновения. Взяли по второму, затем по третьему. Языки развязались, забурлила кровь. Стало легко и весело. Жорик открыл серию анекдотов. Он всегда смешил, этот Жорик, я завидую таким. Потом перебрали по косточкам придурка-шефа и кое-каких коллег.
Глеб исчез первый.
— Ну все, ребята, я исчезаю. Мне еще ребенка из садика забирать.
Но мы и не расстроились. Так, скуксились для виду. Правильный парень, самый молодой и удачливый. И все у него спорится, и все у него есть: коммерческая хватка, любимая жена, классная тачка. И жизнь его, как фруктовый кефир. Иногда он наводит на меня скуку.
Потом позвонили Жорику, его домогались какие-то бабы, и он тоже решил отчалить. Аркашка бросил несколько острот ему на прощание.
Я с Аркашкой сидел еще долго. Не знаю, что на нас нашло, но в конце мы взяли двести водки. А после пива это чревато. Хотя никто из нас не выехал. Оба остались в норме. Болтали за жизнь, беседа казалась чертовски интересной.
Когда вышли из бара, жара уже спала. Солнце почти село, мазнув над крышами оттенком хурмы. Веяло свежим, чуть влажным, запахом асфальта.
— Гребаный город, — сказал я. — Здесь отравленная атмосфера, вечные пробки и злые люди.
— Иа. Ага, точно, — икнув, согласился Аркашка.
— Слушай, давай завтра на природу махнем, а? — лучшие идеи, как известно, рождаются под градусом. — Я место знаю классное. Озеро Лесное. Удочки возьмем, палатку, шашлык.
— А-балдеть! — поддержал Аркашка. — Базаров нет, я двумя руками.
Мы стояли около бара и курили.
Обговорив детали предстоящего путешествия, мы пошли в сторону дома, благо, было близко и по пути.
— Знаешь, Влад, что меня беспокоит? — произнес Аркашка, кончив икать.
— И что же?
— Молодость, Влад. Ты чувствуешь, как она ушла?
— В каком смысле?
— Нам с тобой уже за тридцать, — он покосился на меня, приподнял густые брови. — И молодость прошла, понимаешь?
— Хм, — усмехнулся я. — Не знаю. Я лично себя молодым считаю.
— Ты уверен? — Аркашка растянул в улыбке длинный рот. — А зря… Вот мне даже телок снимать уже не хочется. Раньше бывало, выпьешь сто грамм… А тебе разве хочется?
— Мне? — почему-то удивился я. — Не знаю. Я жену люблю.
— Э, брат, это ты врешь, — погрозил пальцем Аркашка. — Просто запала нет уже, согласен?
— Вряд ли. Мне жены хватает. Это любовь, Аркан, лю-бовь.
— Ну-ну, слышали мы такие сказки. Хочешь сказать, даже на других баб не засматриваешься?
— Да не, заглядываюсь. Но это как на выставке, понимаешь? Красивые картинки.
— Любовь все равно не вечная. Год, два, а потом…
Я повел плечом. Спорить в этот раз не хотелось.
— Надо где-то отлить, — заметил я.
На счастье, подвернулся старый заброшенный дом.
Это было двухэтажное кирпичное строение, обнесенное полуразрушенным забором, строение с оттенками высохшей рябины, кое-где выщербленное, без признаков жизни. В прошлом здесь водилась какая-то контора. Почти на всех окнах первого этажа крепились паутины из ржавых прутков, и только два крайних зияли неприкрытой чернеющей пустотой. Конечно, дом и раньше попадался мне на глаза, но внутрь я никогда не проникал.
— Блин, я тоже в туалет хочу, — известил Аркан.
Мы пролезли через дыру в заборе и направились к угловому окну.
Спьяну про осторожность забыли, легко забрались в дом. Внутри было темно. Пахло мочой и плесенью. Я достал мобильник, включил функцию "Фонарик" и посветил. Мы пристроились у стенки с черными матерками на облупившейся штукатурке. Облегчились.
Но выходить сразу не стали. Я поводил рукой с мобильником — зайчик пробежался по всем стенам.
— Смотри, дверь какая! — изумился Аркашка.
В торцовой стене, ближе к углу, была деревянная дверь, свежевыкрашенная в кремовый цвет, что выделяло ее на общем фоне. Я подошел с намерением открыть ее. И повернул золотистый бочонок замка-ручки. Дверь поддалась. Нам в глаза ударил яркий полуденный свет, я зажмурился.
— Ясно, другой выход, — заключил Аркадий.
Мы вышли.
Но пейзаж перед нами предстал явно иной, не тот, который ожидался, который здесь должен был быть. Слева тянулось необъятное гороховое поле, из него там и тут выглядывали золотистые короны подсолнухов. Прямо шла ухабистая грунтовая дорога, а справа, в отдалении, виднелись небольшие каменные дома. Дорога истекала от наших ног. Позади остался тот же заброшенный дом и свежевыкрашенная дверь в стене. Справа на обочине, в двух шагах от нас, росло дерево — большой раскидистый тополь. Мощный ствол захватили в своеобразную вилку два велосипеда, прислоненные к нему. По их желтым рамам бегали змейки — тени трепещущей листвы. Было солнечно и нежарко.
— Это же "Салют", — констатировал я. — Сейчас таких не выпускают. А ведь блестят, как новенькие.
Я взял один, оседлал и покатился.
— Ух ты, как классно! — услышал я свой голос сквозь свистящий в ушах ветер.
